Вечером в их съемной квартире с обоями, которые свисали
длинными языками, открывая изъязвленную плесневым грибком стену, был небольшой
пир – сыр, красное вино, теплый хлеб из французской пекарни, и огромная миска с
орехами.
Орехи Долгов обожал.
Он качался на стуле, ел сыр, запивал его вином, заедал
орехами и был страшно горд собой. Он был так горд, что даже немножко хвастался.
Три тысячи долларов или даже три с половиной – огромная
сумма!..
Ему нужна новая машина, мотаться на метро из больницы в
больницу, а потом еще на кафедру, которая была совсем в другом конце Москвы, не
было никаких сил, и компьютер бы хорошо купить поновее, и в отпуск неплохо бы
съездить!.. В этот момент им обоим было решительно наплевать на то, что трех
тысяч на все это точно не хватит, если только деньги сами собой как-нибудь не
превратятся в тридцать или в шестьдесят тысяч. Нынче они были победителями жизни,
миллионерами, богачами, и им весело было мечтать, как все это будет прекрасно –
новая машина, новый компьютер, отпуск в Италии!..
Алиса как раз получила зарплату в своей фармацевтической
конторе, и не было никакой необходимости немедленно тратить эти три тысячи, их
вполне можно оставить на счете, и Долгов время от времени посматривал на свою
кредитную карточку, которая перестала быть просто худосочным и пустым кусочком
пластика, данью моде на красивую жизнь! Карточка теперь означала, что у него
тоже есть деньги, и он даже вполне может расплатиться этой карточкой в магазине
– как в кино!
Он никогда не бывал в магазинах, где можно расплатиться
кредитной карточкой, но думать об этом, так сказать, гипотетически, было
приятно.
А потом вдруг ему опять заплатили – удивительное дело!.. А
потом еще раз, и в конце концов на этом самом пресловутом счете оказалось тысяч
пятнадцать долларов или около того.
Пятнадцать тысяч означали, что можно купить машину,
«девятку» или даже «десятку», и поставить ее на учет, и оплатить страховку, и
еще останется на вполне безбедную жизнь. Или на компьютер. Компьютер даже еще
лучше, потому что он нужен был Долгову для работы, а все, что «для работы»,
всегда было самым важным и шло под номером один!..
Они так и решили – машина и компьютер. Ну, и немного на
«баловство». Алиса не возражала.
Она почти никогда ему не возражала, и Долгова это пугало.
Он все думал, когда же закончится игра и начнется настоящая
жизнь – та самая, в которой он опять окажется во всем виноват! И она станет
говорить ему, что он всегда забывает о ее интересах, что работа ему дороже ее,
Алисы, что денег не хватает, что она уже сто лет не была в Париже, а бывший муж
готов был ее в этот самый Париж на руках носить!.. Еще она будет говорить про
одноклассников, коллег и сослуживцев, которых уже рукой не достать, и упрекать
его в том, что он «начисто лишен всех нормальных амбиций».
Вместо этого она говорила ему, что он самый лучший человек
на свете и как ей повезло, что она встретила его и даже заманила в постель и в
свою жизнь – ей казалось, что это она его заманила!.. И что она теперь знает,
что такое любовь, а раньше не знала и принимала за любовь какое-то другое
чувство, тоже, может быть, теплое и светлое, но не имеющее к тому, что у нее
есть сейчас с Долговым, никакого отношения!..
Еще она повторяла, что он великий врач, – он морщился,
вздыхал и спрашивал, зачем она говорит такие глупости.
Еще она говорила, как благодарна судьбе за него, Долгова.
Не то чтобы он ее совсем не слушал или совсем не верил. Он
знал ее и знал, что вряд ли она станет так упоенно ему врать в каких-то своих
целях, да и вообще так врать вряд ли возможно! Нет, он верил ей, конечно, но
все-таки… не до конца.
Он врач и ученый и знает, за что отвечают гормоны, а за что
гипофиз или лобные доли мозга. И он все применял свои знания к Алисе, и
получалось, что тут дело как раз в гормонах, отчасти в гипофизе, а быть может,
и в лобных долях!..
Ничего особенного. Пройдет.
То, что не проходит так долго, удивляло его, и он удивлялся,
но всерьез думать «о жизни и любви» у него не хватало времени.
Он просто повторял себе, что не следует особенно увлекаться
и надеяться на «вечную любовь». Это смешно в его возрасте. Алиса выдумала его,
и немножко выдумала свою собственную «вечную любовь», и продолжает выдумывать,
и пусть ее, лишь бы он сам в нее не поверил.
Хватит уже. Один раз поверил.
Рассуждая, какая прекрасная теперь у них будет жизнь с
машиной и компьютером, они даже съездили посмотреть эту самую машину.
Была страшная жара, пахло асфальтом и подтекающим машинным
маслом, и они походили среди безбрежного моря нестерпимо сверкающих крыш. Это
был такой праздник – они выбирали новую машину, первую в их общей жизни, и
пусть эти автомобили были все на одно лицо, и красоты в них никакой не было, и
продавать их особенно никто не торопился.
Поначалу за ними таскался какой-то унылый тип. На карточке,
приколотой к карману рубахи, у него было написано, что он «менеджер по
продажам». От жары и плавящегося асфальта продавец нестерпимо потел,
прикладывался к пластмассовой бутылке с водой, которая тут же запотевала, как
только он заворачивал крышку. Потом он отстал от них, и когда они нашли более
или менее подходящую машинку и обнаружили, что продавца нет, Алиса через всю
стоянку потащилась к ангару, в котором «оформляли сделки», и привела оттуда уже
другого, но тоже до крайности унылого. Этот из бутылки не пил, зато был очень
духовитый – темная рубаха на спине под мышками была вся пропитана потом.
Потыкав ключами в замок, духовитый сообщил, что ключей
именно от этой машины у него нет, и если уж им так приспичило, они могут
посмотреть во-он ту, она ничем от этой не отличается.
Долгов, который терпеть не мог расхлябанности, особенно на
работе, сказал, что во-он ту он смотреть не будет, ибо не собирается ее
покупать, а просит показать именно эту, которую как раз хочет купить. Духовитый
глянул на него замученными глазами, утер пот со лба, потоптался, ушел в сторону
ангара и больше не вернулся.
Они еще походили между рядами, поговорили про то, как
замечательно, что у них теперь будет новая машина, пусть не эта, а какая-нибудь
другая – в конце концов, они ничем не отличаются друг от друга! Долгов еще
сказал, что так и не может взять в толк, почему со времен царя Гороха в этой
стране производят именно такие, унылые, однообразные и неинтересные машины, а
Алиса сказала, что в нее придется поставить хотя бы одну подушку безопасности,
потому что ездить просто так она Долгову не позволит, и они еще прикинули, во
что им может обойтись эта самая подушка.
А дня через три после работы Долгов потащился к приятелю. В
триста одиннадцатой больнице оперировали его отца, и Дмитрий Евгеньевич обещал
заехать, чтобы подробно рассказать, что и как. Приятель был «дальний» –
кажется, их познакомили на чьей-то даче, и вроде этот самый приятель был
какой-то большой бизнесмен. Каким именно бизнесом он занимался, Долгов так и не
понял, но тогда, на даче, по своей вечной привычке ни с того ни с сего
восхищаться людьми, весь вечер восхищался Борисом. Тот играл на рояле,
рассказывал истории как-то так, что хохотали все, по-гусарски ухаживал сразу за
всеми дамами, лихо танцевал и участвовал в домашней постановке, которую затеяла
хозяйка. Кроме этого самого Бориса и хозяйки, в постановке больше никто не
участвовал, все отказались!.. А Борис, похоже, был в искреннем восторге от всех
затей, и вечер, который был уже невыносимо скучен, когда гости еще только
съезжались, превратился в фейерверк, праздник, бал-маскарад, и все благодаря
одному человеку!
