– И дело не в том, что вы просто упустили момент, когда его
еще можно было спасти?
– Татьян, – сказал Долгов терпеливо, – ну, теоретически у
нас всех есть некий шанс умереть сию минуту. Он ничтожно мал, но он есть.
Помните про то, что человек не просто смертен, а внезапно смертен? Но никаких
диагнозов, не совместимых с жизнью, у него не было!..
Таня немного подумала.
– Та-ак, – протянула она. – А его могли… ну, я не знаю…
убить?
– Зачем его убивать?
– Я не знаю, Дмитрий Евгеньевич! Просто у нас ходят всякие
слухи, и наш генеральный продюсер нервничает, и кто-то наверху нервничает тоже!
Вы видели ту нашу программу?
Долгов отрицательно покачал головой.
– Я видел, – встрял Абельман. – Не программа, а маразм.
Извините меня, Танечка!
– Из программы следовало, что после разоблачительной книги
на писателя Грицука были устроены гонения – не зря он у вас оказался! Раз лег в
больницу, значит, ему было от кого скрываться. Это возможно?
– Я не знаю, Татьяна!
Она вдруг рассердилась.
– Да что такое, Дмитрий Евгеньевич, что у вас ни спросишь,
вы ничего не знаете!
– Спросите у меня про язву желудка, – предложил Долгов и
улыбнулся. – Или про мочекаменную болезнь. Вот про это я все знаю.
– Но к вам в больницу никакие темные личности не приходили?
Евгения Ивановича не спрашивали? На черной лестнице не дежурили и на крышах в
камуфляже не залегали?
– Нет, не залегали. Насколько я знаю, к нему приходила жена,
приносила какие-то вещи. Но сам я ее не видел.
Таня вытаращила глаза.
– Жена?! У него не было никакой жены! У него остался
племянник, единственный наследник!
– Мне сестры сказали, что приходила жена, молодая и
красивая, и они еще обсуждали, что у такого засран… извините… у такого неприятного
человека такая красивая жена!..
Таня быстро соображала.
– Так, – молвила она. – Значит, жена. А может, это никакие
не врачебные ошибки и не политическое убийство, а просто бытовуха?!
– Что?
– Ну, если он не сам умер, а его убили, может быть, это
родственники постарались?
Долгов уставился на нее. Ему это в голову не приходило. Вот
что значит никогда в жизни не смотреть сериалы про трупы!
– Послушайте, коллеги, – лениво протянул Абельман, – а с
чего вы все взяли, что его убили? Ну, что он не сам перекинулся? В заключении
ясно сказано – остановка сердца!
Долгову не хотелось рассказывать про странные таблетки,
которые забрал Глебов, и про Екатерину Львовну с проломленной головой. Татьяну
Краснову он видел первый раз в жизни, не слишком ей доверял и не собирался, в
отличие от Абельмана, провести с ней остаток жизни!
Поэтому он просто объяснил, что Евгений Иванович часто
упоминал о том, что его собираются убить, и довел этими рассказами весь
персонал до белого каления.
– Дмитрий Евгеньевич, – начала Таня. – Давайте так. Я
разузнаю про родственников и наследников, а вы попробуете выяснить что-нибудь
про жену. Ну, хотя бы как ее зовут. Может быть, что-то прояснится. Еще хорошо
бы узнать, было ли завещание и есть ли что завещать.
Долгов подумал о Глебове, с которым у него была назначена
встреча.
– Это я могу выяснить, наверное. Если мне удастся, я вам
позвоню.
– А что это вы так обрадовались, Танечка? – Абельман вдруг
подумал, что есть еще одна Таня Краснова – журналист и телеведущая, – и о той
Тане он ничего не знает. До той ему не было никакого дела, а тут вдруг
оказалось, что она рядом! – Из этого может выйти сенсация?
– Да наплевать мне на сенсацию! – Таня сердито вытряхнула из
пачки сигарету, закурила. – Только, если его на самом деле прикончили
родственники, это просто замечательно!
– Что ж тут замечательного?!
– А то, что генеральный продюсер грозился меня уволить, если
я не смогу подтвердить хоть какую-то информацию из той программы! Ведь если он
сам помер, значит, и разговоров никаких быть не может ни о преступлении, ни о
врачебной ошибке. И профессор Долгов может запросто подавать на меня в суд за
клевету!
– Ого, – заметил Абельман. – Это был бы номер!
– А если его все-таки прикончили родственники из-за наследства,
или потому что он им надоел, значит, преступление все-таки было! И я могу
довести это дело до конца, рассказать, как все было в действительности, и
показать это генеральному! Ему больше ничего и не надо: если преступление
все-таки было, следовательно, мы не врали. Но совершил его не генеральный
прокурор или президент, а, допустим, племянник Анатолий! И все на этом могут
успокоиться.
Они помолчали.
Вокруг шумела толпа, работали огромные плазменные экраны на
стенах, показывали все разное. Шипели кофеварки, звонили телефоны, дым уходил
под потолок.
Одним словом, ад.
– Эдик, – вдруг вспомнил Долгов. – Помнишь, ты обещал
выяснить у своей секретарши, кто именно просил пристроить Евгения Ивановича в
нашу больницу? Ты у нее спрашивал?
Абельман покачал головой.
– Там какая-то странная штука, Долгов. Она не знает.
– Ты же говорил, что она всех записывает!
– Нет у нее записи. И вообще, в тот день звонили только
свои, которые этого писателя знать не могли. И как получилось, что она не
записала, непонятно. А она сама клянется, что записала всех!
– Странно, – подумав, сказал Долгов. – Очень странно.
Было еще что-то странное, связанное с телефоном, который не
работал в ту ночь, когда он нашел Катю.
Нечто очень странное, что следовало бы додумать до конца, но
он все время отвлекался и никак не мог додумать!..
– Михаил Алексеевич, – кислым голосом произнесла секретарша,
– к вам пришла Светлана Снегирева. Вы ее примете?
Глебов, оторвавшись от компьютера, подозрительно посмотрел
на коммуникатор, как будто Светлана была птичкой и сидела сверху на трубке.
– Кто ко мне пришел? – осторожно переспросил он.
– Снегирева Светлана. Я говорила, что вы ей не назначали и у
вас в три другой посетитель, но…
Не дослушав, Глебов нажал кнопку, стремительно вышел из-за
стола и распахнул дверь в приемную.
Они обе на него оглянулись – и Светлана, и секретарша.
– Проходите, – сказал Глебов.
– Здравствуйте, Михаил Алексеевич.
– Проходите, – повторил он. – Хотите чаю или кофе?
