Задумавшись, она не сразу обратила внимание на то, что теперь перед ее мужем стояла девчонка лет шестнадцати. Несмотря на прохладный день, она была одета очень легко — короткая дешевая юбочка в белый горошек и маечка, вроде тех, что носят на дискотеках, — крохотная, туго обтягивающая едва развившуюся грудь, ядовито-розовая. Девчонка вертелась, никак не могла устроиться поудобнее, наконец она нашла нужную позу и притихла, ухватившись тонкой рукой за верхний поручень. Катя смотрела на нее и вскоре заметила, что девочка начала вести себя странновато — она принялась оглядываться на Игоря, стоявшего позади. В ее взгляде было недоумение. Она оглянулась один раз, другой, потом перестала оглядываться и уставилась в окно. Вскоре на ее лице появилось странное выражение — она как будто собиралась рассмеяться или расплакаться. На бледных щеках выступил румянец. Катя не понимала, в чем дело. Потом она перевела взгляд на лицо Игоря. И лицо это ее испугало — совершенно застывшее, искаженное, безжизненное. «Ему плохо! — подумала она. — Он сейчас упадет… Что с ним?» Но уже в следующую минуту она поняла, что с ним. Она поняла бы это и раньше, но все ее существо противилось этому пониманию.
«Мой муж — маньяк! — простучало у нее в висках. Теперь ей самой стало дурно. — Стоит только посмотреть на него и на девочку… Он весь налился кровью… Стоит как истукан, глаза безумные… Что же это такое?! Почему он занимается этим?!» Ответ пришел сам: «Да потому, что не может жить нормальной жизнью, потому, что давно перестал быть полноценным мужчиной… Боже мой, так вот во что все это превратилось! И давно он так? Давно? С тех пор как заболел? Или заболел потому, что занимался этим? Неужели я права?!»
Но обманываться дальше было невозможно — она и сама понимала, что права. Автобус снова остановился. Вышло довольно много народу. Она думала, что девочка, поняв, что все это значит, тоже выйдет или, по крайней мере, перейдет на другое место, но она осталась стоять, как была. Игорь тоже не поменял своего положения. И Катя ехала рядом с ними, глядя и не веря своим глазам, — теперь муж действовал почти в открытую: толпа поредела, и всякий, кто захотел бы приглядеться, смог бы заметить, чем он занимается. Ей чудилось, что она даже видит его руку, запущенную под короткую юбочку и шевелящуюся там. Его лицо оставалось невыразительным, застывшим. Он, казалось, нисколько не смущался тем, что его могут заметить. И Кате стало страшно.
«С кем я жила все это время, Боже мой, с кем я жила… — твердила она про себя. — Но теперь мне все ясно! Вот что значили эти его постоянные отлучки из дому, вот почему он промокал насквозь, хотя уверял меня, что ехал на машине! Ни на какой машине он не ехал, она стояла возле остановки, а сам он мотался на автобусе туда-сюда и мок под дождем, и снова садился в автобус, и ехал, и щупал любую женщину, которая оказывается перед ним… Сколько можно?! Почему он не оставит девчонку в покое, почему она не отойдет от него, не обругает его?! Да ей просто любопытно, чисто подростковое любопытство, и ей лестно, что с ней, соплюхой, кто-то обращается, как со взрослой бабой… Поэтому она стоит спокойно и даже получает удовольствие, по лицу понятно, что получает… А блондинка возмутилась! Значит, не всегда ему везет так, как с этой девицей. Значит, иногда ему оказывают сопротивление и, может быть, даже поднимают скандал. Как же он не боится этого?! Игорь — добропорядочный, образованный человек — не боится, что его начнут материть в переполненном автобусе, среди стольких пассажиров?! Ему все равно, что ли?! Ему безразлично, только щупать их?! Что он с ними делает?! Щупает или даже засовывает?! Нет, для того чтобы засовывать, нужна не знаю какая наглость…»
И ей с отвратительной ясностью вспомнился один случай, происшедший когда-то с ней самой. Она ехала в автобусе, сидела на таком же месте у окна. Она тогда училась в пятом или шестом классе и ехала из бассейна. На ней была серая нейлоновая курточка. Она сидела, прижатая ногами стоящих людей к самой стене, но не жаловалась — хорошо было уже то, что никто не требовал, чтобы она уступила место. Вдруг она почувствовала, как по плечу ее курточки елозит что-то твердое. Она подняла глаза, и — ужас! Перед ней был ярко-красный, какой-то мокрый предмет, и что это такое, она поняла не сразу. Во-первых, потому, что никогда ничего подобного не видела. Во-вторых, потому, что не могла поверить в то, что это возможно — на глазах у всех! Мужчина, который терся об нее, был ужасно неприятный — потный, прыщавый, лицо было красное, глаза закачены под лоб. «Ты что — больной?!» — наконец выдавила из себя Катя. «Да…» — ответил он, и внезапно ее плечо обдало какой-то жидкостью. Жидкость была слизистая, прозрачная, с беловатыми прожилками. Пахла она резко. Катя поняла, что это такое, и разрыдалась. За нее вступился какой-то мужчина, по виду — рабочий. Он принялся выяснять отношения с мучителем Кати, и того мало-помалу выперли из автобуса, чуть не побили, а кто-то настаивал, чтобы его отвели в милицию, да никого для этого дела не нашлось. И вот теперь ее муж занимался тем же самым, только его «жертва» вела себя совсем не по-жертвенному — девчонка, казалось, была совершенно довольна. Катя закрыла глаза от позора.
А когда она их открыла, то увидела следующее: муж ее наклонил голову, сжал зубы, отчего на его скулах проявились желваки, и прерывисто вздохнул. В тот же миг он отстранился от девчонки. Та еще некоторое время стояла, словно осмысливая то, что произошло, а потом случилось совершенно невероятное — она обернулась, посмотрела на Игоря и улыбнулась ему!
«Я сойду с ума… — сказала себе Катя. — Ребенок! Девчонка! И это не сон, это реальность… Неужели выросло другое поколение?! Или она одна такая?! Но если это действительно новое поколение, тогда понятно, почему Игорь до сих пор занимается этим… Ему не оказывают сопротивления… Блондинка моих лет его испугалась, испугалась, но промолчала — промолчала, потому что сейчас такое время, когда на помощь никто не придет, все заняты собой. Она просто выскочила из автобуса — оскорбленная, изумленная, униженная этими приставаниями… А девчонка совершенно счастлива!»
Автобус подъезжал к конечной остановке. Многие пассажиры засуетились, подняли с пола свои сумки (и тут Дима был прав — все ехали на дачи) и повернулись к дверям. Автобус остановился. Двери распахнулись, и каждую загородили контролеры. Катя тоже встала, но сразу потеряла мужа из виду — он оказался первым у дверей. Зато теперь она стояла рядом с девчонкой. Та держалась тихо, на ее лице было написано почти сожаление. «Он кончил, по-видимому, а она только раззадорилась, — поняла Катя. — Ну вот, и она причастилась к этой гадости, и первым ее учителем был автобусный маньяк… Мой муж».
Больше она не скрывалась. Вышла из автобуса в числе последних и увидела спину своего мужа. Он удалялся куда-то по дорожке, ведущей в парк. Она успела заметить на его брюках, снизу, в промежности, темное пятно, становящееся видным, когда он шагал. «Идет сушиться, — поняла она. — Проклятый! Или щупать еще кого-то. Самое худшее случилось, а я даже не подозревала, что результаты будут такими. Ей-богу, если бы я выяснила, что он посещает какую-то женщину, я бы огорчилась меньше… Да что там огорчилась!!! Я была бы просто счастлива, по сравнению с тем, что узнала сейчас…»
Она совсем забыла, что автобус сопровождал Дима, и когда рядом с ней остановился его «Вольво», она вздрогнула. Дима открыл дверцу и замахал ей рукой.
