— Он ведет себя не совсем так же, как в первый раз, верно? — заметила она. — Это характерно для маньяка или нет?
— Его поведение прежде всего характерно для человека, который тщательно обдумал эти два нападения. Он убил обеих женщин в тех местах и в такое время, когда ему никто не мог помешать. Та дорога, по которой шла Салахова домой, в это время совершенно безлюдна, и можно быть уверенным, что никто не помешает сделать задуманное.
— Для этого надо следить, для этого надо всех нас знать, — пробормотала Катя. — Да, вы правы, это кто-то из наших знакомых. Или из знакомых Лики и Иры — общих знакомых, с которыми я знакома не была. Если это так, то мне ничто не угрожает, верно?
— Я хотел бы, чтобы это было так. И все же вспомните, не говорила ли она, что чего-то или кого-то боится? Может, упоминала кого-то?
— Нет, ничего подобного. Жаловалась на личные проблемы, больше ничего… Переживала, что муж не успеет сделать ремонт до ее отпуска, они вместе собрались ехать в Эмираты.
— Значит, отношения все же были достаточно прочными, если они задумали совместную поездку?
— Спросите у Тимура… — вздохнула Катя. — Кто его знает? Может, ему просто были нужны лишние руки, чтобы тащить сумки с товаром… Впрочем, я несправедлива. Простите меня.
— Да не за что мне вас прощать. — Четвертая сигарета задымилась в его руке, и Катя подумала, что он устал так, что вряд ли что-то запомнит из того, что она ему сообщила. — Скажите лучше, можете ли вы составить мне список ваших общих знакомых? Пока я имею в виду всех, подчеркиваю, всех ваших знакомых. Я не требую, чтобы вы сделали это сию минуту, знаю, что это невозможно. Но я прошу вас посвятить этому сегодняшний день. Вечером я заеду к вам и заберу результаты. Договорились?
— Конечно. — Следователь снова стал нравиться ей. Молодой, усталый, приятное лицо. Образ грубого мента — расхожий стереотип — значительно побледнел после этой встречи. — Я напишу сегодня на работе. И знаете что? Вы попросите Лену, чтобы она сделала то же самое. Я могу кого-то забыть. Она тоже журналистка… — Катя замялась. — Впрочем, я напрасно говорю «тоже», ведь я давно занимаюсь не своим делом. У нее хорошая память, и она вам поможет лучше, чем я.
— Вы мне очень помогли. И я прошу вас, будьте в эти дни особенно осторожны. Никаких поездок в чужих машинах, подчеркиваю, никаких. Никого не зовите в гости и сами никуда не ходите. Старайтесь везде появляться вдвоем с человеком, которому вы доверяете, хотя мне и страшно советовать вам это.
— Потому что именно этот человек может оказаться тем самым? — уточнила Катя. — Тогда мне лучше всего соблюдать целибат.
— Что?! — удивился следователь.
— Обет безбрачия у католических священников, — мило улыбнулась Катя. — Ни с кем вообще не общаться. А вы лучше дайте мне охрану.
— Сам бы вас охранял, да не могу. — Тут он тоже улыбнулся, предлагая оценить шутку. — И приставить к вам кого-то тоже. Прошу быть бдительной, и тогда, надеюсь, вы обойдетесь и без охраны. Женщины погибли именно потому, что не соблюдали простейших правил осторожности, которые теперь станете соблюдать вы.
— И Лена?
— И она.
— И все мои одноклассницы? Все те девчонки, которые учились в нашей школе в выпускных классах? А то и во всех?
— Вашу иронию я ценю, — сказал он довольно грустно. — Но для меня она означает только огромный объем потенциальных жертв. Мне надо сузить этот круг, этим я и буду заниматься. Помогите мне! Я говорил с вами не так, как требуют правила форменного допроса, потому что вы для меня не обыкновенный свидетель. Вы, если даже вам это не по душе, потенциальная жертва, да, да, не качайте головой. И я не хочу, чтобы потенциальная энергия перешла в кинетическую.
— Всегда была не в ладах с физикой, но на этот раз я вас поняла. — Катя поднялась и взяла сумочку. — Всегда лучше учиться на жизненных примерах… Вот моя визитка, тут мой домашний адрес и телефон, а вот рабочие… И простите, ради Бога, но не могли бы вы повторить, как вас зовут? Я думала о другом, когда вы представлялись.
— Неудивительно. А зовут меня Василий Андреевич Былицкий. Вот мой телефон.
— Домашний?
Он улыбнулся и покачал головой.
На работу Катя попала в половине пятого. Она могла бы приехать туда и раньше, но у нее сейчас не было сил возвращаться, разговаривать с Димой и с Зиной, рассказывать им про эти убийства (или не рассказывать?). Диме рассказать, Зина обойдется — таково было ее решение. Целый час она бродила по улицам, останавливалась перед витринами, не видя того, что было за ними, сидела где-то на лавочке у фонтана и отшила парочку уличных приставал, которые пытались к ней обратиться. Все это время она обдумывала рекомендацию следователя быть осторожной, очень осторожной.
«Я буду очень осторожна, но как это совместить с моей жизнью? — думала она. — Возможно, маньяк сейчас следит за мной, ведь я одна, меня некому защитить.
Он торопится, почему он торопится, как будто что-то гонит его? Что-то или кто-то? Но что толку думать, что и кто, для этого надо знать, кто он такой. Кто он такой…»
Она поехала в агентство и уселась за свой стол. Дима отсутствовал, и она была этому рада. Зина болтала в своей комнатушке по телефону со своим другом или с кем-то еще, не имеет значения. Для Кати сейчас ничего не имело значения, кроме этих двух убийств. Она взяла чистый лист бумаги, ручку, пожелала мысленно, чтобы никто не захотел никуда ехать и не отвлек ее, и углубилась в составление списка. Дело шло туговато — кого включать, а кого нет? Если включать всех, не хватит бумаги, не хватит милиционеров, чтобы найти всех, кого она запишет; если подойти к делу избирательно, записать только тех людей, с которыми общались все четыре подруги, среди них может не оказаться убийцы. «А почему четыре подруги? — спросила она у себя и погрызла кончик ручки, совсем как в школе. — Четыре танкиста и собака. Четыре мушкетера. Нас было четверо, и вот уже двое. Никто не воскреснет, как бывает в замечательных фильмах, от которых сходишь с ума в детстве. И надо быть внимательной, очень внимательной…»
Она написала несколько фамилий и снова задумалась. «Лика. Лика. Он снял ее трусики. Будут искать мужчину, который снял трусики с двух женщин. Первые белые, кружевные, с красным бантиком, привередливость Иры облегчила следствию задачу. Раз он маньяк, то добровольно со своим трофеем не расстанется, будет его беречь, будет выделывать с ним свои мерзкие штуки, знаю я какие. Но Лика никому не облегчила задачи. Она могла носить что угодно, а могла не носить ничего. Что искать — непонятно. Но что-то на ней было надето, иначе почему он расцарапал ей бедра ножницами? Что?» И вдруг она поняла, что знает — что. Лика при встрече была в короткой, очень короткой юбке-стрейч. Когда она села в кресло напротив Кати, юбка задралась, Лика перекинула ногу за ногу, и в краткий миг трусики мелькнули перед глазами Кати, она еще подумала, что Лика, как всегда, очень развязно себя ведет. «Их цвет? Серые? Нет, с какой стати серые… Белые? Только не белые. Кажется, сиреневые, да, скорее сиреневые, сильно застиранные… Или серовато-сиреневые. Что-то дешевое, разумеется. Я уверена, что это так?» Она сказала себе: «Да, я уверена, я не ошибусь, если надо что-то вспомнить, я обязательно вспомню, отец всегда говорил, что память у меня фотографическая, даже спустя долгое время я могу вспомнить что угодно. Он говорил — это драгоценное свойство. Он сам был такой. Помнил все, ничего не забывал. Я в него, и хоть этим я могу немного гордиться. Маньяк еще не знает, с кем связался. Он ничего не знает, а я уже кое-что знаю. Будь уверен, голубчик, когда ты станешь убивать меня, я отвечу тебе чем-то получше, чем твой паршивый платок и твои говенные ножницы, которые ты даже не успел наточить! Я ничего не боюсь, у меня нет детей, ничего у меня нет, ты, гадина!» Она записала рядом со списком знакомых: «Лика — сиреневые трусики». И задумалась снова, уже надолго. К ней заглянула Зина:
