— Да что ты!
— А ты как думала! — На глазах у Лики вдруг появились слезы. — Мне, думаешь, легко?! Я боюсь, что она ему родит ребенка, и тогда он от меня уйдет… Он все переживает, что Борька не его сын.
— Так роди ему сама, — предложила Катя. — Опереди ту, другую!
— Я не могу больше рожать. — Тут Лика заплакала по-настоящему. — Была у врача, сделали обследование. Заросли у меня эти… фаллопиевы трубы… Ничего нельзя сделать, резать только… И то, наверное, не поможет. А если со мной что под ножом случится? Борьку я на кого кину?! Тимуру он совсем не нужен…
Катя обняла подругу за плечи и задумалась о своем. Ребенок когда-то был ее мечтой, но сперва ей было страшно рожать в смутное время и при низкой зарплате — своей и мужа, потом это сделалось физически невозможно — из-за Игоря… Рожать же от Димы она вовсе не собиралась. «Да, мой собственный ребенок еще где-то в голубой дали… — вздохнула она про себя. — А надо торопиться. Тридцать, потом тридцать шесть, возраст почти критический, потом все, все…»
Лика тем временем просохла и заговорила поспокойнее:
— Ну и скажи, что мне делать?! Я эту тварь, с которой он гуляет, видела, ей всего восемнадцать, она же девчонка совсем! Ему нравятся помоложе.
— Лика, да ведь и ты совсем как девчонка выглядишь! — возразила Катя. — И лицо, и фигура. Может, только макияж тебя старит немного…
— Глупости, макияж никого не старит! — изрекла Лика свое личное мнение.
— Нет, я просто говорю, может, тебе стоит пользоваться помадой пастельных тонов? — предложила Катя. — Например, розовой?
— Дело не в помаде… Надоела я ему… — Лика вздохнула и посмотрела на часы. — Наверное, Серега уже пришел на обед. Ты зайди к нему, если дело есть. А я пока соображу чашечку кофе.
Катя прихватила сумку с документами и вышла из квартиры. Петраков оказался дома — и через минуту она уже объясняла ему, по какой причине он не может отправиться в желанную поездку на Фиджи. Петраков понял и очень расстроился.
— А что мне делать? — спрашивал он в который раз, тупо глядя в свой паспорт. — Почему такая волынка?
— Теперь другая форма паспортов, — объясняла Катя. — Ничего страшного, вам придется переоформить паспорт в вашем УВИРе. Но в этот раз вам не удастся поехать. Очень жаль, конечно. — Катя протянула ему деньги. — Это за вашу путевку. Десять процентов мы удержали за организационные расходы.
— Что?! — возмутился тот. — Мне отказали в путевке да еще удержали какие-то проценты?! Почему это?! Я ведь никуда не поехал! Пусть вернут всю сумму!
— Но это обычная практика. — Катя стояла на своем твердо, хотя знала, что по большому счету она не права: ведь в том, что поездка сорвалась, была виновата турфирма, а конкретно — она, Катя. Если бы она вовремя обратила внимание на паспорт, все бы обошлось.
И тем не менее она вела себя согласно неписаному кодексу своих собратьев по бизнесу: не обманешь — не проживешь. И ее уверенное поведение дало свои плоды — Петраков сдался.
— Ладно, — проворчал он, пересчитывая доллары и засовывая их в карман яркого спортивного костюма. — Значит, не судьба. А хотелось именно на Фиджи.
— Я понимаю, — грустно ответила Катя. — Когда выправите паспорт, обращайтесь к нам, мы вас отправим куда захотите, хоть на необитаемый остров.
— Ну разве только с такой красивой девушкой, как вы, — неожиданно галантно отозвался Петраков, и они расстались друзьями.
Катя вернулась в квартиру подруги и застала там следующую картину: Тимур, застывший посреди той комнаты, где они беседовали, и Лика с совершенно опухшим от слез лицом. «Я некстати, — поняла Катя и сделала вид, что не заметила ничего необычного в этой сцене. — Надо сматываться, а то я стану участницей скандала. Лика любит разбираться при свидетелях».
Но на этот раз ничего подобного не случилось. Лика попрощалась с Катей, махнула ей рукой и отвернулась. Тимур мрачно поздоровался и тут же пошел провожать Катю до дверей. Оказавшись на улице, та с облегчением вдохнула свежий весенний воздух — в квартире Салаховых сильно пахло краской. «Да, что-то не ладится у всех нас с личной жизнью… — думала она, направляясь к станции. — Кажется, вдали идет электричка. Успею! Не ладится… — Она прибавила шагу, и мысли ее запрыгали, точь-в-точь как она сама по разбитой дороге. — У Ирки сын неизвестно от кого, у Лики известно от кого, да вот мужа, кажется, и второго потеряет… У меня вообще — ни сына, ни мужа… Разве это муж? С точностью можно сказать только то, что у меня есть любовник! А вот у Лены все не так грустно. И муж хороший, и дочка — прелесть. Три годика. Надо ей позвонить, я всех перезабыла. А вот с Леной будет о чем поговорить! Как-никак почти коллеги, тоже журфак МГУ, тоже женская газета… Она все еще работает в редакции. Как она выкручивается с деньгами? Но у нее неплохо получает муж. Надо позвонить ей!»
С этими мыслями она села в подъехавшую электричку, и скоро перед ней возникло здание Ярославского вокзала, шумная площадь и бледное майское небо над Москвой.
Хорошая погода продержалась до вечера. Часам к восьми небо стало затягивать тучами. Гроза шла с востока, — и где-то далеко уже погромыхивало. Поднимался ветер, теплый, но сильный, порывистый. Над Мытищами небо уже потемнело, но над Москвой было еще светло.
Анжелика вышла на крыльцо своей мастерской и захлопнула за собой тяжелую, обитую жестью дверь. Во дворике было пусто. Корпус, где располагался маленький заводик, производящий заколки, уже утих, рабочие из него ушли. Меховщицы тоже разошлись по домам, Анжелика осталась последней. Сегодня все женщины долго ее утешали, давали жизненные советы, делились личным опытом. Все они были в курсе ее семейных дел. Одна даже протянула сигарету некурящей Лике — «полегче станет». Эту сигарету Лика сейчас держала в руке, не зная, что с ней делать. Лицо у нее опухло еще больше — она плакала несколько часов не переставая. Ей точно было известно, что Тимур опять встречался «с этой» и теперь он опять у нее… Если бы это был отец ее ребенка, она могла бы пригрозить ему тем, что он больше никогда не увидит сына. Но в ее положении грозить ей было нечем — ей было известно, как мало ему нужен чужой мальчишка. Лика даже старалась, чтобы ребенок пореже попадался ему на глаза. Борька уже с месяц жил у ее матери, тут же, в Мытищах, неподалеку от ее дома, и она каждый день туда забегала, чтобы расцеловать его и поплакаться маме. Но сейчас у нее не было сил туда идти. Она постояла еще немного на крыльце, посмотрела на небо, в отчаянии сказала: «А, все равно!» — и двинулась почему-то не к воротам, а в глубь двора, к дверям того цеха, где делали заколки.
Там она пробыла полчаса. Когда вышла оттуда и побрела к воротам, начал накрапывать дождь. Лика посмотрела на небо и запахнулась в свой ядовито-зеленый плащ. Она побрела по длинной улице, окруженной красными кирпичными корпусами, в сторону железной дороги — к своему дому. Чтобы попасть туда, ей надо было пересечь железнодорожные пути, но прежде миновать этот заводской, нежилой район. Улица была совершенно пустынна. Лика медленно шла и на ходу нерешительно затягивалась сигаретой. Курила она во второй или в третий раз в жизни. Легче не становилось, и сигарету она бросила.
