Дима подошел и без особого интереса заглянул в яму, из которой выбрались испачканные мокрой глиной таджики. Ступеней, сложенных из почерневшего тесаного камня, оказалось ровным счетом двенадцать. Ниже была только сизая земля, еще промерзшая и поддававшаяся только кирке. Лестница в подвал была откопана полностью, но вела она в никуда. У Димы появилось жуткое ощущение – будто он, непрошеный, вторгается в чьи-то владения, где ему совсем не рады. Эта угрюмая лестница, помнившая лихие дни и ночи Александровой слободы, обрывалась ничем, как страшная история с забытым концом. Он поежился.
– Хозяин, – опасливо спросил старший таджик, – что делать?
– Отдыхать. Работы сегодня больше нет.
– Нам уходить? – с явным разочарованием спросил Иштымбек. – Так рано?!
– Хозяйка уехала в Москву, вернется после восьми вечера, а без нее я ничего трогать не хочу.
Таджики согласно кивнули – они уже успели разобраться, кто здесь главный. Диму это не унизило, только насмешило. «Подкаблучник? Нет, просто мне все это осточертело!» На зловещую лестницу, будто требовавшую от него немедленных действий, Дима старался не смотреть.
– Идите в общагу, вы сегодня наломались. – Он подумал, что Марфа бы издала яростный вой, услышав его распоряжения. – И не слушайте, если вам начнут плести всякую ересь про этот дом. Кстати, сами тоже не давайте повода… Скажете, что нашли лестницу, – об этом доме такие слухи пойдут… Еще милиция приедет – решат, что у нас тут подпольная нарколаборатория.
Таджики в один голос пообещали никому ничего не говорить. Дима им поверил – эти люди совершенно не были заинтересованы в общении с органами власти, от которых ничего, кроме неприятностей, ждать не могли, а кроме того, работа оказалась не столько трудной, сколько интересной. Особенно увлекся Иштымбек – он смотрел на покидаемые раскопки жадным, влюбленным взглядом прирожденного археолога. Таджики переоделись и ушли. На участке стало так тихо, что Дима расслышал, как возле сухих кустов под окнами кухни жужжит очнувшийся от зимней спячки шмель. Елена Ивановна голоса не подавала – возможно, наконец подействовало лекарство и женщина впала в дремоту. Он был наедине с этой сонной весенней тишиной, ярким солнцем и сырыми ступенями, уходящими в землю, как окаменевший эскалатор.
«Марфа сделала ставку на подвал, и, наверное, она права. Я чувствую, что она не ошибается. Она из породы победительниц, их ведет что-то большее, чем простая логика. Четыреста с лишним лет в этот подвал никто не спускался, и вот я стою, смотрю на него. Он принадлежит мне, со всем содержимым, а я не хочу ничего оттуда брать. Я хочу… Хочу, чтобы снова настал март, и я впервые услышал от Люды про этот дом и сказал бы ей: «Кому он нужен, зайка? И никаких кладов там нет!»
И все же лестница притягивала его, искушала, и он не мог отвести от нее взгляд. Ему захотелось пройти по этим ступеням, ощутить их под ногой. В конце концов, он будет даже не первый… Поддавшись этому смутному порыву, Дима стал спускаться – медленно, осторожно, боясь поскользнуться на мокрых неровных камнях. Когда края ямы достигли уровня его груди, ему стало холодно – промерзшая земля еще дышала зимой. Ровно обтесанные лопатами глинистые стены шли слоями: верхний желто-бурый, переплетенный корнями травы, средний, слежавшийся в камень, красновато-коричневый… Ниже шла разбитая киркой сизая мерзлота. Теперь Дима ушел в яму с головой, и стало заметно темнее. Широкие ступени кончились. Он стоял на расчищенном пятачке подвала с земляным полом. «Марфа бы рыдала от счастья! Подвал дома Фуниковых. Добро пожаловать в 1570 год! Разгром Новгорода, Ливонская война, московские казни, террор, опричнина… Всего лишь двенадцать ступеней вниз – и все это ваше. Если бы я не отослал рабочих, они бы уже могли что-нибудь найти».
В яме стало совсем темно, он вздрогнул и поднял голову. На верхней ступеньке стояла высокая женщина, за ней – другая. Глядя из темноты, против солнца, он не мог различить их лиц.
– Откопал все-таки! – грубым язвительным голосом произнесла первая. У него отчего-то сжалось сердце, хотя женщину он тут же узнал. – А Гришка не допер!
– Разрешите! – он быстро поднялся по ступеням, и сестра Бельского неохотно посторонилась. Наверху Дима перевел дух – на какой-то миг в яме его посетила дикая мысль – что ему не дадут оттуда выбраться. Вторая женщина – Елена Ивановна – осматривала раскопки молча, сосредоточенно сдвинув брови. Она явно не ожидала увидеть ничего подобного.
– Знаешь, Рая, – сказала она, наконец разглядев как следует лестницу. – А ведь твой Гриша был прав. Тут что-то должно быть.
– Дураку ясно, что должно! – зло ответила та. – Только так уж заведено, видно, что все достается чужим! Дом-то наш, родовой, тут наши предки еще когда жили! А вот пришли новые хозяева – за неделю все откопали.
– Хозяева! – процедила Елена Ивановна, глядя на молчащего Диму. – Еще посмотрим. Рай, ты представь, когда моя Люда захотела купить этот дом, я ее дурой назвала! Девчонка знала, что делала! Сказала бы мне все, что знала, – я б нашла всю сумму, а так пришлось с этим, – она кивнула на Диму, – делиться.
– Вот так всегда и бывает! – подхватила та. – Поделится он теперь с тобой! Где Людка-то? Так и не звонила?
– Нет, – помрачнела Елена Ивановна. – Вот ей-богу, с тех пор как Виктор умер, ее никто пальцем не тронул, а теперь, когда вернется, – я ей ноги из задницы повыдергиваю! Она что – издевается надо мной?! Где твоя выдра?! – Теперь она обращалась к Диме. – Уже уехала?
– Сами знаете, – неохотно ответил он.
– Зря поехала! Теперь я Людкину долю ни за что не уступлю! А если упретесь – что ничего нашего тут нет, – в суд подам! Думаешь – не знаю как, людей нужных не найду? Родной, да я если захочу, так вас закопаю, что сто таджиков не отроют!
Он невозмутимо выслушал оскорбления и угрозы, лениво пожал плечами и отошел от ямы. Все это волновало его так мало, что Дима сам поражался своему спокойствию. Он даже обрадовался – теперь задача выглядела так: Елена Ивановна + Марфа = искомое неизвестное. Себя он из этого уравнения с удовольствием исключил.
– Ни за двадцать пять тысяч не отдам, ни за сорок! – распалялась женщина, вдохновленная видом лестницы и его покорным молчанием. – Рай, ты что думаешь, моя дочка так этим домом загорелась? Она у меня не дура, ой, не дура! Это я, старая идиотка, чуть все ей не испортила!
Она с удовольствием хохотнула и прибавила, что мечтает увидеть лицо Марфы, когда от ее денег откажутся.
– Вот почему она меня отсюда выставляла! У вас сердце слабое, вам надо в больницу, деньги тут держать нельзя, я вам возьму такси, докуда скажете… – передразнивала она отсутствующую противницу. – Змея! Я уверена – и сердце у меня недаром прихватило, она мне вот что вчера вечером дала! Чуть не насильно заставила выпить!
Елена Ивановна предъявила старой знакомой тюбик с таблетками. Та повертела его, с трудом сняла крышку, осторожно заглянула вовнутрь, понюхала и твердо сказала, что из чужих рук ничего принимать нельзя.
– Отравят. За пять копеек отравят.
