Простояв над душой у таджиков битый час, сообщники убедились в том, что откапываемая стена имеет в длину около трех метров, вглубь – неизвестно сколько, потому что Иштымбек продолжал упорно копать яму, а нижнего края все еще не достиг. Старший рабочий двинулся методом тыка от конца стены вправо, и ему сразу повезло – он обнаружил вторую сторону. Кладка была кирпичной, кирпичи старые, неровные, черные от времени, земли и воды. Многие рассыпались от одного удара кирки, так что копать приходилось с осторожностью. Марфа, забыв обо всем, металась вокруг раскопок, у нее был вид гончего пса, почуявшего дичь. Лицо вытянулось и побледнело, глаза сверкали так странно, что неосведомленный человек принял бы ее за наркоманку под изрядным кайфом. Дима наблюдал за раскопками, присев возле забора, на старом бревне. Его пригревало ласковое майское солнце, овевал мягкий, душистый, совсем деревенский воздух, и все было бы чудесно. Если бы не черные мысли. Он не мог ни избавиться от них, ни поделиться ими с подругой. Та интересовалась только тем, что скрывала мокрая глинистая земля.
Таджики, войдя во вкус раскопок, воспринимали свою работу уже не как банальное рытье ям, а как археологические изыскания. Иштымбек предположил, что они откапывают большой старый дом – яма была уже ему по грудь, а нижнего края стены они все еще не достигли. Бригадир удивлялся, каким образом стена оказалась так глубоко под землей. Если бы хозяева сообщили ему, что предполагаемый возраст этих кирпичей – четыреста с лишним лет, все вопросы отпали бы сами собой, зато неизбежно возникли бы другие… Молодые люди предпочитали помалкивать и в результате еще через час дождались сразу двух результатов – нижнего края стены и второго угла. Таджики объявили, что голодны, и ушли в дом – варить себе обед. Марфа спрыгнула в траншею и принялась скрести острием кирки осыпающийся кирпич на углу.
– Если эта штука квадратная, то получается три метра на три. На дом не похоже.
– Скорее на трансформаторную будку, – кивнул Дима, стоя на краю ямы. Лезть в глинистую лужу ему вовсе не хотелось, тогда как его подруга, казалось, была готова разгребать землю ногтями. – Или на маленькое семейное бомбоубежище. Во времена царя Ивана были бомбоубежища, не знаешь?
– Мне хотелось бы знать, что мы нашли, – не слушая собеседника, ответила Марфа. Она топталась в грязи, ощупывая и поглаживая стену, пытаясь расковырять раствор, скрепляющий кирпичи. – Не пойму – цемент это или что?
– Если цемент – этой штуке не может быть четыреста лет. Хорошо бы на экспертизу…
– Хорошо бы пройтись тут с миноискателем, хорошо – с ученой собакой, а еще лучше – с тем, кто этот клад закопал! – отрезала Марфа, сердито поднимая на него глаза. – А лучше всего не поднимать шума. Не усек еще? Всем станет жутко интересно, что это у нас такое старинное, как только ты сунешься со своими экспертизами. Ребенок! Тебя же ограбят, а то и убьют! Подумай, ЧТО тут может быть!
– Думал. И что делать – одним нам все равно не справиться.
– Когда дойдет до критической точки, придется справляться одним! – твердо сказала она. – Вот что я думаю – не пора ли отпустить наших таджиков? Старший помалкивает, но у него, кажется, появились кое-какие соображения, а Иштымбек в прямом и переносном смысле носом землю роет – так ему интересно, что это мы откапываем!
– Пусть они окопают эту штуку со всех сторон, а внутри не трогают, – предложил Дима. – Ночью возьмем фонарь и попробуем покопаться сами. А увольнять их не советую – слишком быстро, у них возникнет еще больше вопросов. Мы и так выглядим странно.
– Плевать, как выглядим, главное – вот оно, началось. Пошло! – Марфа с настоящей, почти чувственной нежностью оглаживала черные сырые кирпичи. – От них прямо пахнет стариной. У меня в Мюнхене есть приятельница, она обожает антиквариат и мигом различает все подделки. Она уверяет, что стоит ей прикоснуться к вещи, как сразу становится ясно – подлинник это или копия. Кристин говорит, что сэкономила таким образом не одну тысячу евро. У нее внутри какой-то природный радар! Если бы она коснулась этой стены…
– Ты, часом, не ей собираешься сбагрить свою долю?
Марфа не ответила. Она продолжала расчищать стену молча, и Дима понял, что вопрос ей не понравился. Это его встревожило:
– Слушай, ты же не хочешь сказать, что мы так просто разбежимся в разные стороны, когда достанем клад? Ты же сама говорила, что один я не справлюсь, ничего не продам…
– О чем речь, я тебе помогу, – ответила она, по-прежнему поглощенная расчисткой кирпичной кладки. Теперь Марфа работала голыми пальцами, поставив крест на своем элегантном французском маникюре. – А насчет Кристин… Я даже не думала с ней связываться – она скуповата и недоверчива. Да и к чему рисковать, что-то перевозить через границу? Уголовщина… Здесь намного больше покупателей с громадными деньгами. Экспертизы нам, как я понимаю, бояться нечего, а надуть себя я не позволю. Не родился еще тот человек… Послушай, – она резко сменила тон, – эта штука держится крепко, но это не цемент. А что?
– Ты у нас стройматериалами торгуешь, тебе и карты в руки, – Он присел на корточки на краю траншеи. – Три метра на три… Каменное. Что такое?
– Кладовка?
– Жирно, даже для казначея. Даже царский дворец в Александровой слободе был деревянным, потому и не сохранился. Иностранцы писали, что такое сооружение мог заказать либо пьяный, либо помешанный человек. Абсолютная ассиметрия, варварская роскошь, впечатление одновременно пышное и мрачное. Посмотреть бы! А тут – что…
– Подземная тюрьма! – предположила Марфа. – Типа КПЗ.
– Скорее – маленькая часовня… Каменная все-таки. Каменные строились в основном церкви, и то – самые богатые. Знаешь, ведь сперва царь Иван заказал собор Василия Блаженного с восемью деревянными церквями. И одной центральной каменной, и только потом передумал и решил все сделать в камне. По тем временам даже для него – расход. Представь, что после всех пожаров у нас на Красной площади стоял бы одинокий маленький собор…
– Мне этот собор в детстве напоминал шикарное пирожное. – Марфа протянула руку, и он помог ей выбраться из ямы. – Знаешь, я видела его всего раз в жизни.
– Как?!
– Так. Я коренная москвичка, живу и работаю не на самых окраинах, а вот… Сводили меня на Красную площадь только раз – лет в двенадцать, а потом мне там было нечего делать. В ГУМе бывала, но на площадь никогда не выходила. Просто поехать погулять? Это для туристов.
– Как-то странно мы живем, – проговорил он, отряхивая ее куртку и джинсы от приставшей земли. – Одним днем. Суетимся, нервничаем, творим черт-те что – все для того, чтобы поудобнее устроиться в этой жизни… Чтобы иметь больше комфорта – нужно больше денег, ребенку ясно, но что потом, когда этот комфорт куплен, а сил жить уже не осталось? А потом мы просто умираем и нас забывают – как тех, кто строил эту стену. Тоже, наверное, думали о комфорте, чтобы лучше, чем у соседа…
– Мой первый муж рассуждал примерно так же, – заметила Марфа, внимательно выслушав его философские сентенции. – Собственно говоря, потому мы и развелись. Все остальное я еще стерпела бы.
