— Я передам.
— И обязательно передайте, что я починила свой телефон, — попросила Муха, которую осенила дополнительная идея. — Он вчера сломался, так может, Иван думает, что нельзя позвонить.
— Я передам, — еще холодней отозвалась мать и повесила трубку.
Телефон зазвонил спустя два часа. Муха схватила трубку и радостно сказала:
— Слушаю?
— Э-м, — раздалось в трубке. — Лаврушин Иван Павлович здесь проживает?
— Кто? — У Мухи сел голос.
— Иван Павлович Лаврушин.
— Да, да… — пролепетала она, совершенно растерявшись.
— Позовите его.
— А его нет.
— С кем я говорю?
— Это… — У Мухи голова шла крутом. — Квартирная хозяйка.
— Он у вас снимает квартиру?
— Да, я тут пришла… Показания счетчика снять.
— Придет — передайте, чтобы позвонил Борису. Он знает.
— Я передам. Если только дождусь…
Муха повесила трубку. Ее колотила нервная дрожь. «Значит, он дал кому-то этот адрес… — подумала она. — Значит, все мои просьбы для него — тьфу… Ему все равно, найдут меня или нет. Что делать? Отсюда надо уходить. К нему еще гости придут, чего доброго. А он-то? Неужели думал, что я ушла? А может, даже обрадовался этому?»
Она припомнила сцену, после которой они расстались, и решила, что Иван в самом деле не рассчитывал больше ее увидеть. И все же она никуда не пошла. Она ждала.
Иван позвонил поздним вечером, в двенадцатом часу. Голос у него был усталый, нерадостный:
— Привет, Люба.
— Привет, — откликнулась она.
Иван вдруг рассмеялся:
— А я понял, что это ты матери звонила. Любка — а что? Тебе идет.
— Ваня, приезжай, пожалуйста.
— Зачем это?
— Прости меня, — отчаянно сказала она. — Ну, всякое бывает, я не ангел… Но ради бога, приезжай. Мне бы только поговорить с тобой, и ты меня больше не увидишь.
Иван промолчал.
— Да, вот еще что… — продолжала она уже почти без надежды. — Тебе звонил какой-то Борис.
— А… И что он говорил?
— Ничего. Спросил, кто я. Я сказала, что квартирная хозяйка.
— Ну и молодец.
Голос его звучал сдержанно, и Муха ежесекундно теряла надежду его расшевелить. Она предприняла последнюю попытку:
— Знаешь, я ведь кое-что узнала насчет твоей девушки.
Иван так и вскинулся:
— О Таньке?!
— Да, о Таньке… Ты приедешь? Нельзя же по телефону.
— Приеду, — пообещал он.
Он явился в третьем часу ночи. Муха его уже не ждала. Когда послышались долгие, резкие звонки в дверь, испуганно подкралась к ней и долго прислушивалась. Там слышалось тяжелое дыхание, явно пахнущее алкоголем.
— Ты? — робко спросила она.
За дверью поскреблись, и она расслышала его голос:
— Открывай.
Муха отперла дверь. Иван вошел, толкнув ее плечом. Не разуваясь, не глядя на девушку, вошел в комнату, сел на постель и стал искать в кармане куртки сигареты. Искал он их долго, то и дело промахиваясь мимо прорези кармана. Муха заперла дверь, вошла в комнату и молча смотрела на него, прислонившись к косяку. Горло у нее сдавило, она ничего не могла сказать. Иван поднял на нее покрасневшие, заплывшие глаза и кивнул:
— Ну, и что ты хотела мне сообщить?
Говорил он вполне нормальным голосом, а вот взгляд был застывший, неживой.
— Ваня, я… — Муха хотела сесть рядом с ним, передать ему все, что случилось, просить совета, помощи… Но, увидев, какими глазами он на нее смотрит, только и сказала:
— Таню убила Дана.
— Маленькая худая женщина с горбатым носом, брюнетка, — процедил Иван и наконец извлек из кармана сигареты.
— Ну да… — растерялась Муха. — Она пришла туда к пяти часам вечера и застрелила девушку…
Она хотела только узнать, где ты, чтобы через тебя найти меня… Она знала, что других московских знакомых у меня нет… Она дьявол! Вошла туда…
Девушка отказалась отвечать, стала звонить в милицию… Дана выстрелила…
— Я потерял в милиции пять часов, — заговорил Иван, как будто пропустив ее слова мимо ушей. — У меня сняли отпечатки. Потом час сидел в вонючем коридоре и чего-то ждал, как дурак. Потом меня вызвал следователь, Танькина мать через своего братца-мента уже подкрутила ему мозги в нужном направлении. Меня часа полтора мурыжили, вытаскивали все про нас с Танькой… И не только. Мне описали Дану. Я ее сразу узнал по описанию. Не знаю, было это по мне видно или нет…
— Откуда они узнали про Дану?
— Ее видели во дворе, и одна женщина на лестнице. Они не уверены, была ли это убийца. Но, во всяком случае, этой женщины там раньше никто не видел. Кстати, следователь ни слова не сказал, что баба была слепая.
— — Господи, если они выяснят, кто это такая… — пробормотала Муха. — Не дай бог, не дай бог… Твоя машина и так в этом деле, а тут еще Дана…
— Следователь меня трепал, как собака палку… Откуда у меня деньги? Это их тоже заволновало. Я не представляю декларацию о доходах, видите ли. На что я живу? Где работаю?
— Ваня… — прошептала Муха, подходя к нему и опускаясь на колени. — Ванечка, все из-за меня…
— Потом… — Иван затянулся сигаретой и зажмурил слезящиеся глаза. — Потом он предложил мне рассказать, где я в тот день был и что делал…
Так где-то с четырех до шести. Выстрел слышали в районе пяти часов.
— А ты не мог? — спросила Муха.
— Н-да… Сказал бы я… — Иван все еще не открывал глаз, было видно, что ему плохо. — Я бы ему сказал…
И замолчал. Муха легонько сжала его руку, потом осторожно вынула у него из пальцев сигарету и погасила ее в пепельнице.
— Ложись, — тихо предложила она. — Давай я тебя разую…
— Не хочу.
— Если бы я могла, Вань, я бы сказала, что ты был со мной… — прошептала она. — Но это же будет смешно…
— Тебе все смешно, — выдавил Иван. — Машину мою угнала — смешно. Убили Таньку — очень смешно… Мне показали Танькину фотографию. После. Поняла?
Муха гладила его руки.
— Танька была… — Иван вдруг вырвал у нее руки и резко встряхнул их, будто запачкал в грязи.
Муха встала с колен и отошла к окну. Она с трудом удерживалась от слез. Ей было страшно сказать хоть слово, не говоря уже о том, чтобы о чем-то его попросить.
