…В паспорте у него не было соответствующей отметки, но все же он был когда-то женат. Давно — когда только вернулся из армии. Это было девять лет назад. Ее звали Наташа. Парень безумно ею гордился — ведь она была почти балерина! Почти — потому что не закончила балетного училища из-за серьезной травмы колена — разрыв мениска. Танцевать Наташа больше не могла, но сохранила прямую спину, задранный подбородок, легкую походку, мускулистые руки и ноги, выносливость, изящество, силу. Иван был покорен. Таких девушек он не встречал — только в кино видел, в некоторых американских фильмах. Ему очень нравилась Николь Кидман, и он тогда мечтал встретить девушку, похожую на нее. Потом увидел фильм «Чужой» и резко сменил кумира — хрупкая, но несгибаемая Сигурни Уивер покорила его еще больше. Но богини существовали где-то там — куда вход был прочно закрыт. А вот Наташка была рядом. Правда, она считала, что даже несостоявшаяся карьера балерины поднимает ее над простыми смертными. И он тоже так считал. Ему нравилось так думать.
Встретились они, как ни странно, с помощью матери. Мать тогда очень много хлопотала о нем.
Пыталась устроить на очередную работу, пыталась контролировать его приходы и уходы, окружение, девушек. Наташа была дочерью ее старой подруги — вместе работали. Как-то мать пригласила в гости подругу… А с ней пришла и Наташа, которая явно не подозревала, что ее пытаются с кем-то свести. Подруга тоже не подозревала — а то бы никогда не привела свое сокровище.
Ивану тогда исполнилось двадцать. Он очень возмужал после армии и выглядел взрослым сильным мужчиной. Работу нашел сам — устроился охранять шикарный ночной супермаркет — один из первых в Москве. Его взяли охотно — за него замолвил слово старый друг, Косой, который работал там же. Косой тоже остепенился. Собирался жениться. На пустырь они больше не ходили…
В тот день, когда привели Наташу, Иван все порывался сбежать из дома. Не хотелось ему сидеть за столом с чинной физиономией и колупать ложечкой торт. Правда, от торта бы он не отказался, но съел бы его в одиночестве. Мать настаивала:
— Один раз пойди мне навстречу, а потом делай что хочешь!
Он пошел навстречу и остался. Наташа сидела за столом с каменной спиной и ничего не ела. Пила только чай без сахара. Мать как-то не сообразила, что девушка поддерживает фигуру. Подруга матери рассматривала Ивана как редкостного жучка. Она будто решала — убить его или оставить — посмотреть, что жучок будет делать? «Жучок», то есть, Иван от смущения объелся тортом до дурноты и потом сидел тихо, не произнося ни слова. Стоит ли говорить, что он влюбился? У Наташи были черные короткие кудри, точеный тонкий нос и губы точно такие же, как у Сигурни Уивер — их почти и не видно на лице. Конечно, кому что нравится… Но Ивану нравилось это!
— Ваня, покажи Наташеньке альбом, — сказала вдруг мать.
— Что? — не понял он.
— Наш семейный альбом. Где ты маленький. — Тут мать обратилась к подруге:
— Знаешь, он был такой смешной! Уши были оттопыренные, потом это само прошло…
Этого парень уже не смог стерпеть. Встал, да так, что стол закачался, молча вышел. Уже на лестнице услышал стук каблуков. Обернулся. За ним шла Наташа. Она усмехалась:
— Пошли? Я тоже рада оттуда вырваться.
Он был ей страшно благодарен. Они вышли из подъезда, Иван достал сигареты, протянул:
— Куришь?
Девушка его мечты должна была курить. Наташа взяла сигарету, стрельнула кругом глазами:
— Только отойдем немного. А то мать будет с балкона смотреть.
— Есть одно место…
Так он снова попал на пустырь. Давно он тут не был. Иван молча шел, пиная высокую траву, Наташа поспевала за ним на каблуках. Вот знакомые кусты — тут он потерял невинность в Галкиных объятиях. Кусты разрослись — целый лес. А вот место, где они жгли костры. Земля тут до сих пор чернее, чем вокруг. Зола глубоко впиталась. Он остановился, Наташа налетела на него сзади:
— Ты куда бежишь? Нас давно не видно с балкона!..
Они Закурили. Оба молчали — как будто пришли сюда только затем, чтобы подымить сигаретами. В том году стояла теплая осень, удивительно сухая. Ни одного дождя, вся трава сгорела, пожухла. Пустырь был рыжий, по нему гулял мягкий теплый ветер, в отдалении шумели золотые деревья. Наташа запрокинула голову и вдруг сказала:
— Только погляди! Что там? Орел?
Иван тоже посмотрел в небо. А какое синее было небо, какое далекое, чистое — как же он не заметил, что в этот день над Москвой было необыкновенное небо? Он всматривался, но ничего не увидел.
— Где ты увидела орла? — спросил парень.
— Да вон! — Тонкая рука потянулась в небо. — Над нами!
— Здесь не может быть орла,. — возразил он. — Может, ласточка? Их много.
— Не может быть, чтобы ласточка, — не согласилась она и бросила сигарету. — Как тут хорошо!
— Да, тихо.
— А почему мы сюда пришли? — Девушка стояла так близко от него, что он спокойно мог ее поцеловать. Она бы не возразила — Иван видел.
— Да мы тут пацанами играли, — застенчиво ответил парень. — В войну, в казаки-разбойники" да во все… Теперь той компании уже нет.
— Ясно. Мне тоже одиноко, — вздохнула она.
Эта девчонка говорила, как старушка. — Как-то не вижу смысла в жизни. Мать говорит — учись, работай. А мне нужен только балет. Ты понимаешь?
Он кивнул. Ему не хотелось, чтобы она говорила о балете — их это слишком отдаляло. И в то же время гордился ею Балет! Надо же! Она продолжала:
— Когда у меня была эта травма… Ах, да ты не знаешь, — наклонилась и коснулась правого колена:
— Вот тут. Я больше не могла танцевать. А травма случилась оттого, что перезанималась, потеряла контроль, ну и… Упала с партнера. Он меня поднял и не удержал Я упала… На колено.
Она помолчала.
— Могло быть и хуэке, — вздохнула Наташа— Если на спину или головой приложиться об паркет. Там же ковриков не постелено. Мне повезло. Знаешь, когда мне сказали, что больше танцевать не буду — я решила умереть. Купила димедрол в аптеке. Наглоталась его с чаем. Уснула. Ну, откачали. Мать за мной следила, спохватилась, что крепко сплю… Сейчас хочет выдать меня замуж.
— А мне мать тоже все говорит — женись… — некстати сказал он.
Наташа рассмеялась:
— А ты женись!
— На тебе бы я женился. — Он тоже улыбался, но получалось плохо — щека задергалась от волнения, улыбка вышла кривая и глупая.
Наташа все еще смеялась:
— Пошли, скажем мамам, что мы женимся?!
Они же упадут!
— А может, благословят? — возразил он. — Слушай, а как ты время проводишь? Может, сходим куда-нибудь вечером?
