– Это все?
– Я… Не готова, – тихо ответила та.
– Так и надо было сказать, нечего отнимать время у класса. Что у тебя было по истории?
– Пять… – еле слышно пробормотала Катя. – Четыре…
– А я за такой ответ не могу поставить больше тройки, – учительница открыла журнал. – Да и то…
Можешь считать это подарком, в честь первого дня. Придется подтянуться!
Катя не помнила, как вернулась за парту. Расстояние в два шага показалось ей бесконечным, да оно и было таким, учитывая тридцать враждебных и насмешливых взглядов, сверливших ее. Кто-то открыто засмеялся, и учительница не сделала замечания. Когда Катя уселась, до нее донеслось тихое, но очень отчетливое: «Корова!»
На перемене стало еще хуже. С ней никто не разговаривал, на парту прямо перед Катиным носом уселась здоровенная деваха и громко переговаривалась с кем-то через ее голову, словно парта была пуста. Девочка услышала еще несколько оскорблений, пущенных в спину. Они были безадресные, но Катя уже не сомневалась, что «швабра», «страшная морда» и «выдра» – именно она, а не кто-либо иной. На алгебре ее, как новенькую, снова позвали отвечать, и тут уже класс смеялся заслуженно. В точных науках Катя была полным профаном. К пятому уроку ей хотелось умереть, она поняла, что класс ее возненавидел. Эта ненависть была рассеяна в воздухе, словно озон после грозы – в поле ее действия даже дышалось иначе. Катю не замечали. С ней не разговаривали. Когда она, в ответ на очередное оскорбительное замечание, попробовала выяснить отношения, на нее взглянули, как на пустое место. На одной из перемен кто-то, пробегая по ряду, смахнул на пол ее тетради и ручки. В довершение всех бед, случайно перекинув на грудь хвост, девочка с ужасом обнаружила в волосах две жвачки. Они были посажены так подло и хитро, что выстричь их можно было, только изрядно испортив волосы. К пятому уроку Катя поняла, что из этой школы ей придется уйти. Она даже не обижалась на новых одноклассников – ей казалось, что они поражены загадочным вирусом, превратившим их в злобных уродов. Девочка гадала только, всегда ли они такими были или устроили шабаш в честь ее прихода. Как только Катя решила уйти, ей стало легче. Она уже не обращала внимания на новые уколы и только ждала минуты, когда загремит последний звонок. Когда в коридоре раздался трезвон, Катя первой встала из-за парты и, мгновенно собрав сумку, вышла из класса. Не успела она сделать и пары шагов по направлению к раздевалке, как ее окликнули:
– Привет, ты что, новенькая?
Голос прозвучал так дружелюбно, с таким искренним интересом, что девочке неизвестно отчего вдруг захотелось плакать. Она обернулась и увидела высокую смуглую девчонку в джинсовом костюме, весьма вызывающе обтягивавшем ее вполне созревшую фигуру. Пышные черные кудри незнакомки были вольно разбросаны по плечам, в ушах качались огромные золотые кольца, и вообще во всем ее облике было нечто цыганское, дерзкое и непослушное. Тем не менее Кате сразу захотелось ей довериться. Причиной тому был взгляд «цыганки» – добрый, теплый и участливый.
– А что глаза на мокром месте? – сразу поинтересовалась та. – Двойку схлопотала?
– Так… – Больше Катя не успела ничего сказать. Из класса посыпались ребята. При виде «цыганки» поднялся шум, ее сразу окружила стайка девчонок, ее окликали, здороваясь, мальчишки. Она пользовалась популярностью, это сразу было заметно. Катя двинулась было к лестнице, но услышала знакомый голос:
– Новенькая, куда ты?! Иди к нам, у нас в театральном кружке репетиция!
– Карин, да ты что? – загалдели ненавистные голоса. – На хрена она нам нужна?
Катя ускорила шаг, чтобы ничего не слышать. Карина догнала ее на лестнице и схватила за рукав свитера:
– Не беги, я каблуки сломаю! Что ты сделала нашим курицам?
– Не знаю, – Катя с трудом удержалась от улыбки. – Они меня просто заклевали. У вас всех новичков так прописывают? Прямо как на зоне!
– Вот дуры! – Карина достала из сумки сигареты, но, опомнившись, тут же спрятала пачку. – Пойдем на улицу покурим?
В закутке за школой Катя поведала новой знакомой все подробности своего дебюта и в заключение продемонстрировала жвачку в волосах. Карина пришла в бешенство и сломала зажженную сигарету в тонких смуглых пальцах:
– Сволочи! И наша классная – дрянь! Ясно же, что ты была не готова отвечать! И никто не заступился?! Ну, я им вкачу… Ничего не бойся, сидеть будешь со мной, тебя никто не тронет!
– Лучше я перейду в другую школу… – начала Катя, но ей не дали договорить. Грозно сверкая глазами, Карина запретила даже думать о позорном бегстве.
– Должна остаться, хотя бы им назло! Вот увидишь, они еще начнут тебя уважать! А уйдешь – так и будут издеваться!
– Но я же этого не услышу! – возразила Катя.
– Зато будешь знать! – пресекла ее робкие поползновения новая подруга. – И сама начнешь себя презирать!
Катя осталась в новой школе. Она ничего не рассказала родителям о кошмарном первом дне, а те, поглощенные обустройством квартиры, даже не заметили, что дочь стала иначе причесываться, пытаясь скрыть выстриженные локоны сложной системой заколок. Сама девочка вовсе не собиралась закалять психику преодолением трудностей – она скорее выбрала бы безмолвное отступление и тайные слезы в подушку. Но Катя уже подпала под влияние новой подруги, а та компромиссов не терпела. Она скомандовала занять жесткую оборону, и Катя, по натуре ведомая, послушалась.
Карина сдержала слово и с пеной у рта защищала подружку перед всем классом. Она вступала в язвительные перепалки, издевалась над противником и дразнила его, поссорилась с половиной подруг и заставила другую половину лояльно относиться к новенькой. С Катей мало-помалу стали здороваться. Никто больше не сбрасывал на пол ее книг, она больше не дрожала за сохранность своих волос и одежды в раздевалке. Правда, ей по-прежнему было тяжело, напряженная враждебность не только не уменьшилась, но стала как будто гуще, концентрированнее. Враги избегали встречаться с нею взглядами, но Катя знала – они подмечают каждую ее оплошность, каждый промах. У нее развилось нечто вроде комплекса неполноценности. Девочка задумалась о том, не заслужила ли она хотя бы частично такое массовое презрение. Может быть, она глупо себя ведет? По-идиотски выглядит? Смеется, как дура, ходит, как утка, сидит за партой сгорбившись, отвечает у доски себе под нос? Она каждый день отыскивала в себе недостатки и пыталась с ними бороться, но никто не хотел замечать ее успехов. Одна Карина поддерживала ее в этом омуте отчаяния – если бы не подруга, Катя сама начала бы считать себя ничтожеством.
– Да не старайся ты им угодить! – кричала подруга, к тому времени разругавшаяся уже почти со всем классом. – С тобой все в ажуре, это они психи недоделанные! Девки решили тебя выжить, просто так, вожжа им под хвост попала! Им, видишь, показалось, что ты свысока на них посмотрела, когда вошла в класс, а потом уселась к Сашке Перчинскому, а не к Ленке Максимовой, на заднюю парту! Значит, сразу стала к парням клеиться! Сашка – парень, я со смеху помру! Ботаник, маменькин сынок, да у него еще и диабет! Он на девчонок-то не смотрит!
