Чтение прервал восторженный крик: моя служанка выскочила во двор и буквально повисла на шее почтальона. Они обменялись торопливыми поцелуями и вслед за этим начали бегло болтать. Я был потрясен. Она говорила! Эта идиотка, не умеющая связать двух слов, бегло разговаривала на каком-то тарабарском языке, похожем на речь двухлетнего младенца.
Идиотка? Но я же ясно улавливал, что она спрашивает, почтальон отвечает и наоборот. Идиотам такие связные разговоры недоступны. Она бормотала что-то, прижимаясь к его груди, а парень как будто утешал ее, гладя по голове и посматривая на меня тусклыми бессмысленными глазами. И странно, эти двое вовсе не казались сейчас ущербными. Это я выглядел лишним и странным перед лицом бесконечной выжженной равнины, залитой, будто кровью, лучами падающего за горизонт солнца.
Наконец почтальон сел на велосипед и укатил в сторону, противоположную поселку, туда, откуда, как говорила моя служанка, она явилась.
– Это твой брат? – спросил я ее.
Она покачала головой.
– Родственник?
Опять «нет».
– Он из твоей деревни?
Радостные кивки и утробные звуки. Я пошел готовить обед, но сегодня у меня все валилось из рук. Я не мог забыть той дикой радости, с какой бедная девушка бросилась на шею почтальону, и их невероятного разговора, из которого я не понял ни слова. Что это было такое? Возможно, земляк приноровился к ней с детства, раз умел как-то поддержать беседу на птичьем языке, которым та изъяснялась. Сам парень не был полным идиотом, иначе должность почтальона ему бы не доверили. Тем более он поддержал разговор и со мной, я услышал членораздельный ответ на свой вопрос. Но почему же в таком случае я никак не могу договориться со служанкой? Это странно… И даже обидно.
Александра прибыла ровно через неделю после своего письма. Я встречал ее у калитки, строго-настрого наказав моей дуре спрятаться на кухне. Та и спряталась, кидая на меня умоляющие взгляды и издавая горлом очень жалобные звуки. Не знаю, что она себе вообразила, если только у нее имелось воображение. Вероятно, ей казалось, что случилось несчастье.
– Господи, в какую глушь ты забрался! – воскликнула Александра, отпустив наемную машину и оглядывая пустынный горизонт. – Ты что, живешь тут совсем один?
– Совсем.
– И ни одного соседа?
В ее голосе слышался ужас горожанки, привыкшей существовать в гуще людского муравейника. Она заметно упала духом, но все-таки позволила себя поцеловать, и я привел ее в дом.
– Раньше мы с мамой проводили тут каждое лето, – объяснял я, показывая комнаты. – Не очень-то шикарно, но жить можно, есть все необходимое…
Она подозрительно оглядела серые дощатые стены, нахмурилась, увидев убогую ванную комнату, и вдруг вскрикнула, указывая на дверь кухни:
– А это! Это что?!
Конечно, моя дура не вытерпела и во всей красе предстала на пороге, заливаясь беззвучным смехом. Она была искренне обрадована приездом гостьи, вне всяких сомнений. Но Александра едва не потеряла сознание, и мне пришлось поддержать ее за локоть.
– Господи, – прошептала она наконец. – Кто это?
– Это моя служанка, точнее, она пытается здесь служить, – успокаивал я невесту, делая знаки идиотке, чтобы та сгинула с глаз.
Девица поняла и скрылась, и тут же в кухне раздался грохот посуды. Наверняка она вознамерилась перепортить все продукты в честь гостьи, но сейчас мне было не до того.
– Не бойся, она совершенно безобидна, – уговаривал я Александру. – Дура абсолютная, но предана мне до невозможности. Хотя, надо сознаться, это бывает в тягость. Она может выполнять только самую примитивную работу, а о готовке лучше забыть.
– Зачем же ты взял ее? – Александра уже немного пришла в себя, но все еще со страхом косилась в сторону кухни.
– Потому что никто другой не согласился. Знаешь, тут особенно не из чего выбирать.
Она опомнилась и деловито открыла сумку:
– Ну вот что, я сюда не на каникулы приехала. Хочу тебе кое-что показать. Я была у юриста, и он объяснил мне, каким путем нужно идти. Если ты не можешь выяснить имени и гражданства отца, можно действовать иначе. Например, заявить, что…
Она углубилась в юридические термины, но я почти не слушал, с наслаждением разглядывая ее густые рыжеватые волосы, нежное лицо, серьезные серые глаза. Господи, какой прекрасной она мне показалась! Еще прекраснее, чем прежде. Конечно, я невольно сравнивал ее с уродиной, которая, судя по звукам, сейчас разносила на части кухню, но все же… Я был влюблен как никогда. Влюблен заново.
– И ты должен вернуться со мной в город, – деловито завершила она, складывая бумаги. – Глупо прятаться от проблемы. Ее все равно нужно решать.
– Здесь не нужно, – с улыбкой ответил я, обводя взглядом стены.
– Но тут невозможно жить, – бросила Александра, закрывая сумку. – Видишь, я даже вещей с собой не взяла. Твоя машина на ходу? Быстренько собирайся, мы еще успеем к вечернему поезду.
Я был ошеломлен таким напором. В глуши, где часы и минуты никакого значения не имеют, постепенно привыкаешь к другому ритму и к другим ценностям. Сейчас, вспоминая о своей городской депрессии и о стоянии в очередях, я не мог поверить, что все это происходило со мной. То был не я, не я настоящий. Мое место оказалось здесь, и хотя такой жизни вряд ли кто-то позавидовал бы, мне тут было почти хорошо.
– Давай немного подумаем, – выдавил я наконец. – Это ведь не так срочно.
– Как раз срочно, у меня лекция завтра в полдень, – отрезала Александра. – И я не собираюсь ее отменять. Ну, собирай вещи! А эту, – она резко обернулась в сторону кухни и сделала гневный жест, – отпусти туда, откуда она явилась.
– Но я не могу так сразу!
– Тогда я уеду одна! Сегодня же вечером!
Я вышел в кухню и увидел мою дурочку, скорчившуюся на табурете перед окном. Она тяжело вздыхала, бессмысленно глядя на чисто подметенный двор.
– Ты все слышала? Поняла что-нибудь? – спросил я, останавливаясь у нее за спиной.
Кивок и новый вздох. Вздыхать она умела так выразительно, что это вполне заменяло ей речь.
– Получишь жалованье за полный месяц, и даже, – я заколебался, – еще за месяц вперед. Ведь я должен был предупредить тебя об увольнении. Вот, бери!
– А-оо… – простонала она, отворачиваясь от денег.
– Прекрати эту комедию!
Служанка упорно сидела ко мне спиной. Мне стало ее невыносимо жаль. Как видно, она была счастлива в моем доме, несмотря на все его убожество. Кто знает, что ждало ее в родной деревне? Побои, голод, унижения?
– Вечером возьмешь свой мешок и уйдешь отсюда, – повторял я. – Я уезжаю, тут никого не останется. Я уезжаю навсегда, поняла?
На пороге кухни появилась Александра.
