Статья была иллюстрирована фотографиями; одна из них изображала Д. рядом с братом. Д. там около десяти лет, брат года на два старше. Они очень похожи, одеты в мешковатые, на вырост сшитые куртки с оттопыренными диагоналевыми лацканами. Д. сидит на стуле, рядом, почти неотличимый от него, стоит брат. Те же серьезные глаза, тяжеловатая остриженная голова, то же ощущение от взгляда на него – соринки, попавшей под веко. Сперва щуришься, потом долго моргаешь и забыть это лицо уже не можешь. Мальчики фотографировались в комнате Пьеро и Арлекина; странно было узнавать на фотографии те детали обстановки, что не изменились за годы – железные крашеные кровати, серые одеяла, тот же вид из окна на яблони в цвету. Глядя на мальчика рядом с Д., я задумался: сильно ли он отличается от брата теперь? Странно, но мне казалось, что я могу точно определить степень их несходства, словно уже видел их где-то рядом в зрелом возрасте. Я даже помнил его лицо, но как это могло быть? Мне и с Д. никогда не удавалось встретиться, так откуда я знаю его брата?
В конце интервью НАШ ВЕЛИКИЙ упомянул о том, что подумывает об экранизации последней драмы одного из БЕССМЕРТНЫХ. (Между прочим, они в некотором родстве.) «Это фарс, основанный на архетипах в стиле Карла Юнга. В главной роли, конечно, Д. Впрочем, он сыграет даже две главные роли. Это будет нечто совершенно иное…»
Провались ТЫ! Я начал читать это чертово «Пристрастие к зеркалу» в надежде что-то предугадать. Формы без содержания, сухое русло реки в виде основного места действия, повторяющиеся типы ситуаций и фигур, приключения героев, бесконечные репрезентации, мотив вражды братьев, лето на исходе. Сезон еще не начался, так что пьесы я не видел. Да и не пошел бы – даже по контрамарке. Мы изнывали от жары в пустых редакциях; потом я заболел скарлатиной. Можете себе представить? Смешно – в моем-то возрасте! «Пристрастие к зеркалу» было дочитано в больнице. А когда я вернулся в редакцию и подошел к звонившему телефону, то услышал, что…
Что, вернувшись со съемок «Оркестра», Д. на все лето остался в городе. Вечерами его иногда видели в кафе. Как-то ему позвонили со студии и договорились о встрече для примерки костюмов к новому фильму. Наутро Д. не пришел. Его ждали до часу дня, потом за ним поехал ассистент. Ему никто не открыл. Телефонные звонки оставались без ответа. Вечером другого дня в квартире Д. выломали дверь. Хозяина нашли в спальне. Он воткнул себе под верхнее левое ребро детский перочинный ножичек с серой рукояткой и тупым поцарапанным лезвием.
Недавно состоялся траурный показ картин Д. Сначала мы смотрели подборку из его старых, эпизодических ролей, из фильмов, которые никому не известны и известны не станут. Мы никак не могли соединить для себя Д. «Ночей» с костлявым черно-белым мальчиком, слишком накрашенным, слишком освещенным, который умилял и огорчал нас своей напряженностью, напускной небрежностью, обиженным взглядом. Самое печальное было то, что в нем мы действительно узнавали Д. Последний отрывок – из некоего двухчасового детектива «Исчезновение в День Святого Валентина». Д. играет там в массовке, наполнившей закусочную где-то при дороге. Вспыхивает ссора. Д. выхватывает нож, его успокаивают. Снова пьют. По ходу действия Д. поднимается из-за стола, идет в угол, где висит старое потертое зеркало. На подоконнике, залитом солнечным светом, качается в стеклянном кувшине вода. Он останавливается у зеркала, смотрит в свои неуловимые глаза, словно что-то припоминая. Опирается руками о подзеркальник, его шатает, но глаза трезвые, взгляд застывший, изумленный. Его отражение из-за возраста зеркала, пятен на стекле, потемневшей амальгамы кажется старше своего оригинала года на два, некрасивее; кажется печальнее. В этот миг раздается выстрел.
После мы прервались, выпили, перекурили и снова погасили свет. Смотрели «Ночи», но я все никак не мог забыть этой сцены. Детектив был откровенно плох, но именно поэтому ничто не сомкнулось над тем взглядом у зеркала, и прореха в действии зияла до последнего аккорда, до титра «Конец» – до тех пор, пока я не узнал нож. Во многих газетах рядом с последней фотографией Д. дали снимок орудия самоубийства. Да уж, облизали его смерть…
На экране шли войска, пела одинокая золотая труба; мои любимые сцены. Но что-то волновало меня в этой молочной разбавленной темноте, рядом со старыми знакомыми, невнимательно глядящими на экран; что-то приближалось, и наконец я почувствовал, как призрачный сумрак кинозала трепещет, сгущаясь в некую замкнутую форму, как линия, наивно принимаемая мной за прямую, бегло дочерчивает окружность, за границы которой мне уже не вырваться. На экране снова была сцена в кафе – табачный дым, вульгарное танго, гармонист, окруженный девушками, Д., пишущий название новеллы, – из того фильма, где, как он уже знал, будет сниматься.
А по сценарию он ничего подобного делать не должен.
Кажется, никто ничего не заметил. Вполне понятно – все мы устали, были огорчены или попросту думали о другом.
Потом появился Д., лежащий в белой комнатке под циновкой с фотографиями солдат. Зная, что фильм подходит к концу, мы ободрились и с удовольствием проследили, что Д. вырывает из-за циновки именно свою фотографию (чего при первом просмотре не замечали). Но вот другую, в штатском, он оставил. Потому что – один ли я видел это? – за циновкой оказались две фотографии Д. Другая, мелькнувшая на задворках кадра, изображала долговязого парня в тужурке технической школы, стоящего под ярким солнцем на фоне какой-то железной ограды. И тут же я понял, что фотография изображала вовсе не Д., а его брата. Сходство было большим, но далеко не полным – вот отчего мне казалось, что я уже видел их рядом повзрослевшими.
Дождавшись перерыва, я ушел. «Оркестра в зелени» я бы уже не вынес, тем более что знал его наизусть. Особенно ту сцену – на холмике у озера. Идя домой по вечерней улице, я чувствовал, как лицо постепенно отходит от онемения после неподвижности, долгого сидения в темноте, моих невеселых мыслей.
Он вовремя умер. Его работы мгновенно приобрели прочную классическую славу – это уже не обсуждается, это мраморный барельеф. Фильмов с его участием всего пять: три никудышных, два… Ладно, посмотрим, кто о них вспомнит лет через двадцать.
О Д. много пишут до сих пор. Все время появляются новые звезды, но и старые – тоже верный кусок хлеба. Коллеги удивляются, почему я, его поклонник, никогда о нем не упоминаю? Я и сам думаю, а не написать ли статью о нем? Статью, которую я один могу написать, ведь никто другой ничего не понял, не заметил, хотя это идет на всех экранах мира – самая откровенная исповедь, обращенная к тем, кто сможет ее понять… Ко всем.
Начать статью с маленькой записки в призрачном кафе, отославшей меня к новелле, снятой в родном доме Д., теперь совсем пустом. Его брат бесследно исчез – я наводил справки в полиции под предлогом внезапно открытого на его имя завещания.
Поместить фотографии – два мальчика в смешных курточках, двое юношей – я переснял кинокадр «Ночей». Но… Что предъявить публике потом? Лицо бродяги в кафе, когда он торопливо пишет записку, затем лицо Пьеро на холмике у озера, лицо гангстера у зеркала… Сравнить нож «Исчезновения» с ножом, которым все началось и закончилось, с ножом никем не снятых эпизодов…
