Он мало снимался и умер молодым. На его счету всего пять фильмов, включая работы в массовках и эпизодах, для которых его брали вместе с другими завсегдатаями театральной студии. Долгое время студия была для него просто забавой после занятий в технической школе, где он учился со старшим братом. Они вместе приехали в Столицу из маленького городка, который визуально знаком всем, кто смотрел «Оркестр в зелени». Обо всем этом упоминает НАШ ВЕЛИКИЙ РЕЖИССЕР в своей известной статье. О НЕМ нельзя писать иначе как большими буквами – вот заповедь любого киножурналиста и критика. Статья эта, дополненная свидетельствами, фотографиями, выдержками из других статей, лежит у меня на столе. Когда они с Д. встретились, тому было уже двадцать восемь лет, он тянул лямку в ремонтной мастерской, а после работы по-прежнему исправно посещал студию. На тот момент Д. успел сделать немного – окончил учебу, уехал с братом домой и после двухлетнего перерыва, в который они пытались обзавестись своим делом, вернулся в Столицу, на этот раз один. НАШ ГЕНИЙ увидел Д. на репетиции и сразу пригласил его к себе. Через год вышла их первая совместная работа – «Считанные ночи».
ОН замышлял создать «чувственную энциклопедию» Столицы первых дней после войны – Столицы такой, какой ОН ее запомнил в юности. Д. должен был послужить только указкой, блуждающей по карте Острова, Города и Университета. Но Д. оказал ЕМУ плохую услугу. Причина тому – крупные планы, которые в конце концов завораживают; молчание Д., его тяжеловатая голова, мелкие тени лица, при взгляде на которые хочется сморгнуть, – то необъяснимое, ничем не разрешающееся напряжение, которого не предусмотрел ОН. Весь фильм состоит из полузавершенных, мало связанных в последовательное действие картинок, которые можно перетасовать, как колоду карт. Этот метод и принес ЕМУ мировую славу, хотя, между нами, что нового ОН придумал?
Герой Д., плохо одетый бродяга, за все время фильма не произносит ни слова. Он бесцельно блуждает по городу в первые дни после победы. На бульварах солдаты союзных армий танцуют с девушками. Улыбки, цветы, высокие плечики платьев, мундиры, военные оркестры. Порой Д. проходит сквозь эпизод, иногда его кто-нибудь задевает и втягивает в движение, которое непрерывно происходит в кадре. Все вокруг постоянно изменяется, оборачиваясь то анекдотом, то воспоминаниями НАШЕГО ГЕНИЯ – о лестнице, подъезде, фонтане, то любовным треугольником, то танцами под гармошку, то одиночеством. Неизменным остается только Д., его лицо, настороженное и любопытное, его удивительная независимость от действия. Он идет вне людей, как призрак, и более того – идет вне фильма. За это НАШ РЕЖИССЕР и получил столько премий, но я-то знаю, кто на самом деле их заслужил.
Действие фильма охватывает трое суток. Вечером второго дня Д. оказывается в компании пьяных американских солдат, которые берут его с собой в бордель. Другой кадр – Д. лежит один в маленькой белой комнатке на смятой постели, на стенах догорает отраженный ветреный закат. Ну и конечно, как всегда у НАШЕГО ВЕЛИКОГО, ностальгическая музыка и толстая шлюха, которая вышла в туалет. Д. смотрит на фотографии солдат, заткнутые за циновку у изголовья – хозяйка комнаты их коллекционирует. Одну из фотографий он вынимает и прячет в карман. Третий закат застает его где-то на окраине, среди деревянных сараев и гаражей. Музыка не слышна, людей не видно. Он оказывается на пустыре. На него нападают другие бродяги, избивают, срывают одежду. Оглушенный Д. поднимается с земли уже в темноте. Идет дождь. Он сидит на корточках, голый, шарит в грязи. Поднимает что-то и уходит. Идет по ночному городу, издалека слышится музыка, на темных улицах, поливаемых дождем, пусто. Д. минует бульвары. Тело светится в темноте, светлые волосы намокли, с них льет вода. Он то ли улыбается, то ли плачет. Глаза крупным планом, в них страшно смотреть.
Гениальные кадры, но никак не по вине НАШЕГО ВЕЛИКОГО. Если я напишу подобное в своем журнале – меня выкинут и не оставят шанса устроиться еще куда-нибудь. Просто загрызут, ибо ОН – непогрешим.
Потом Д. сворачивает в крохотный дворик. Небо светлеет, воздух грязно-сер, на стене бледно светятся два окна. Ну что – это, конечно, узнаваемый почерк, разве я брошу в НЕГО камень? Д. запускает руку под мусорный бак и вытаскивает сверток. Разворачивает его, достает эсэсовский мундир, галифе, сапоги, одевается. Подносит к свету то, что подобрал на пустыре. Это фотография из борделя. На ней – один из прежних клиентов шлюхи, молодой немецкий офицер. Он с победоносным видом стоит на набережной Сены.
Солнце светит прямо ему в глаза, он щурится, светлые волосы разобраны на косой пробор. Д. приглаживает волосы, глядя на фотографию, как в зеркало. Потом бросает ее в грязь, надвигает на лоб фуражку с высокой тульей, сгоняет на спину складки мундира и выходит на улицу, где уже снова слышится оркестр. Его фигура медленно тает в подворотне. Конец, разумеется, банальный, но что-то заставляет сердце биться чаще обычного.
После ОН говорил в интервью, что рабочим названием фильма было «Пятница, суббота, воскресенье» и что три дня его действия – не что иное, как «три дня после гибели Бога – Бога-армии, Бога-государства, наместники которого погибли». Цитата точная – я не желаю оказаться на улице, переврав ЕГО слова. «А третья ночь, в которую герой, потеряв свою маскировку, обретает сначала наготу, а после, как более опасный ее вид, свою сущность, свою форму, была ночью воскрешения Бога – от блужданий по земле к легенде».
На первом же фестивале «Считанные ночи» получили три награды – за режиссуру, за музыку и за лучшую мужскую главную роль. Поговаривали, что хотели номинировать и оператора. Позже, когда я пересматривал «Ночи», я действительно оценил операторскую работу.
Помните эпизод, где Д. попадает в одно из тех кафе, которыми была славна Столица во времена «второй Мекки»? Юбки укоротились, доллар поднялся, и весь мир стекался в Европу. Кафе казалось призрачным, табачный дым уходил из дверей в окна, у стойки сидел гармонист, окруженный девушками, визжали колокольчики на браслете, который он прицепил к щиколотке. По улице пошли союзные войска, все повернулись к окнам, и Д., исчезая из кадра, вдруг наклонился к столу и написал что-то на обрывке бумаги – старательно, крупными буквами и в нарушение правды фильма – по-французски. Надо сказать, что к тому моменту фильм был так перегружен действием, что никто не заметил этого движения. Понятно, почему его не заметил и ОН – верный замыслу (а БОГ вообще понимает смысл своего творения?), ОН в тот момент обратил все камеры на танцующую парочку – старуху с набеленным лицом, в голубом шелковом платье, с папиросой в напудренных пальцах, унизанных бриллиантами, и на жиголо, нависшего над нею.
И вот тогда… Тогда мне показались странными не слова, написанные Д. (хотя и бессмысленные), а выражение его лица, всегда словно собранного из мигающих теней. Нерешительность вдруг исчезла. Лицо стало жестким и в то же время несчастным. Я не считал, сколько фильмов просмотрел за свою жизнь, но таких глаз на экране не видел никогда. Он был таким миг. Потом встал, сбросил со стола листок, вышел на улицу. Тогда у меня и появилось ощущение другого фильма, тайно снимавшегося независимо от «Ночей».
Следующей работой Д. стала экранизация нескольких модных новелл, которые тогда только что вышли в свет. НАШ ВЕЛИКИЙ снова его взял, видимо, впечатлившись предыдущим успехом. А почему бы и не взять? Работает на износ, никому не противоречит, скандалов не закатывает, живет один, как монах… Хотя нам, журналистам, это как раз и не нравилось. Не о чем писать. То есть… Долгое время было не о чем.
