На постели валялась большая картонная папка, из нее высовывались какие-то рисунки. Уже направляясь к двери, он наклонился и скорее из любопытства, чем из чувства долга, глянул, что там такое. И застыл в согнутом положении. На первом же, верхнем рисунке была изображена девушка с перекинутой на грудь длинной русой косой. Резкие черты лица, темные глаза без выражения, слегка намеченная улыбка на розовых губах. В дверь поскреблись, он повернул голову и увидел Юру. Тот, поняв, что именно рассматривает гость, застыл на пороге и на шее его снова заалели пятна.
— Иллюстрации к сказкам, — хрипло сказал он, быстро подскочил и захлопнул папку, что было даже невежливо.
— Да? А кто позировал?
— — Из ВГИКа, одна актриса, — Юра нервно завязывал тесемки на папке, руки у него дрожали.
— Можно познакомиться с этой актрисой? — спросил помощник следователя.
— Не знаю. Она нездешняя, наверное, у ехала на каникулы.
— А имя-то у нее есть?
'Юра ничего не ответил, и тогда ему задали еще один вопрос:
— А не Машей ее случайно звать?
— Послушайте… — задохнулся Юра. — Таких лиц сколько угодно!
— Да? А вот бы мне найти хоть одно такое? Ну что, Маша или не Маша?
— Только маме не говорите, — из Юры вдруг будто выпустили воздух. Он бессильно опустился на кровать, все еще прижимая к груди папку. — Она меня живьем съест.
— В чем дело?
— Ни в чем… — Юра тоскливо смотрел на свои большие ноги в потрепанных тапках. — Да, я видел ее раньше. И рисунок этот старый. Я его нарисовал, когда папа еще был жив. Папа и поправлял.
— Ну, а почему так прямо было не сказать? — резко спросил помощник следователя.
— Не знаю. Мама была недовольна, что я обращаю на нее внимание.
— На Машу?
— Да. Только не говорите так громко! — попросил Юра.
— Да что вы так мамы боитесь? Или есть причины? Вы вообще-то знаете, что когда надо давать показания, про маму следует забыть? Вы хоть понимаете, что только что с вашей мамой на пару дали ложные показания?
— Я все понимаю… — Юра загнанно на него посмотрел. — Но ей же не втолкуешь. Да потом, разве это так важно?
— А что вашего соседа убили — неважно?
— Но это же не она.
— Почему вы знаете? Потому что она вам нравилась? — Помощник следователя не знал, что ему делать, радоваться или злиться. — Вот что мы с вами теперь сделаем! Давайте-ка, вы явитесь в управление и дадите показания честь по чести, все как было. Для вас же будет лучше. И ваша мама тоже пусть придет. Я вам пришлю повестки.
— Она меня затравит!
— Ну, вот что, — резко ответил тот. — Пусть мама говорит за себя, а вы — за себя. Рисуночек я заберу.
Он почти вырвал из Юриных рук папку, развязал ее, достал рисунок и положил его к себе в «дипломат». Щелкнул замками и, не прощаясь, ушел.
* * *
Анжелика вернулась домой, когда еще не начинало темнеть, но ей-то казалось, что наступил глубокий вечер. В семь часов она" открыла дверь и бросила на пол свою сумку. В семь пятнадцать выпила первую чашку кофе, в семь двадцать пять — вторую. Она то и дело смотрела на часы, но вместо стрелок всякий раз видела чье-нибудь лицо — Жени, Маши, Лены, Саши, а то и покойного мужа. И все же самым худшим было то, что иногда она видела свое лицо — свое, а все же чужое. И при этом ей было так страшно, что хотелось заскулить, выскочить из этой проклятой квартиры, прижаться к кому-нибудь и поведать о всех своих бедах, начиная с того дня, когда Игорь остановил рядом с ней на набережной свою красную машину и предложил помочь. Вся жизнь с того момента теперь представлялась ей одной большой бедой, из которой она не могла выпутаться, не могла даже позвать на помощь — позвать по-настоящему, рассказав все, во всем признавшись.
«Даже если Женя найдет ту девицу, даже если он вернет у нее украденные вещи, — размышляла она, переворачивая опустевшую чашку из-под кофе, чтобы потом погадать. — Даже если он как-то отомстит за мои синяки, как он сможет расквитаться с ней за мою не правдоподобную жизнь? У меня есть двойник. У меня всегда был двойник! В один год, или в два смежных года в двух разных семьях родились две девочки. Я и она. Она и я. И черт возьми, у нас было столько возможностей стать не похожими друг на друга! Я могла обжечь лицо, играя на кухне, где горела газовая плита. Она могла сломать ногу на физкультуре и навсегда остаться хромой калекой. Я могла перекраситься в блондинку. Она могла нарочно стать рыжей — потому что ей так нравилось. И в то же время мы ничего этого не смогли, не сделали. С тех пор как мне исполнилось семнадцать лет, Игорь следил за тем, чтобы мы оставались похожими. У нас одинаковые прически, одинаковые духи, одинаковая одежда, уж за голубой-то плащ мне поручилась Маша. И это невыносимо! Я хочу увидеть ее, я хочу избить ее, как Женя избил меня, я хочу не быть ни на кого похожей, никогда, никогда, никогда!»
Около восьми часов она сказала себе, что, если будет так убиваться, сойдет с ума, а уж хуже этого ничего не может быть. Лицо Лены так и стояло у нее перед глазами. «Она не вылечится никогда, — подумала Анжелика. — Что-то часто я повторяю слово „никогда“. Всю жизнь я его повторяла. С тех пор, как ушел папа. Он никогда не вернется — вот что твердила мне моя мать Проклятье!»
Она подняла с блюдца перевернутую чашку и посмотрела, какие узоры образовала на дне и стенках застывшая кофейная гуща. Там было несколько пятен с длинными хвостами, похожими на кометы, как их рисуют в учебниках по астрономии. Она вздохнула и сказала вслух: «Полная чушь!» Анжелика охотно погадала бы на картах, если бы умела, она сейчас сделала бы все, чтобы хоть как-то прояснить свое будущее, которое темнело все больше, как и небо за окнами. Она встала и прошла в большую комнату, села на пол, скрестив ноги, поставила у своих коленей телефон и позвонила матери. Та плаксивым голосом пожаловалась, что дочь ее забыла, что она никому теперь не нужна. Анжелика рявкнула:
— Ну, хватит! Слова не даешь сказать! Ты мне можешь ответить, много у нас родственников?
— Что? — растерялась та.
— Родни у нас много или нет?
— Что вдруг заинтересовалась? Тебе же всегда не было дела до твоей семьи, только о папочке думала…
— Слушай, я человеческим языком спрашиваю, — Анжелика завела глаза к потолку:
— У меня много ровесников среди нашей родни?
— Детей-то? У тебя есть двоюродный брат, но он живет во Пскове… С матерью. С моей старшей сестрой, — еще более растерянно ответила мать.
— А еще кто? Девочки есть?
— Есть у тебя племянница, его дочка.
— А лет ей сколько?
— Да вроде годика три.
— Ты уверена, что это все?
