– Почему? – выдавила я. Теперь слезы бежали у меня по щекам, и я никак не могла остановиться. – Неужели тебе было так плохо… Со мной…
Он воровато оглянулся на стеклянную дверь и быстро вытер мне слезы тыльной стороной ладони. От этого прикосновения я заплакала еще горше – все эти дни мне так не хватало этой вот руки, которая сейчас быстро коснулась моего лица…
– Мне было хорошо, – прошептал он. – Но жить я так больше не мог.
– Ты вернешься? – всхлипывала я. – Ты меня не совсем бросил? Ты вернешься, скажи?
И он сказал, что мы обязательно будем вместе. Не знаю, правду он говорил или врал, чтобы я немного успокоилась и согласилась уйти… И даже не понимаю, поверила я ему тогда или нет. Но мне было важно это услышать.
А потом он быстро поцеловал меня, застегнул мне куртку, как маленькой, как будто я не могла сама найти пуговицы. И, взяв за плечи, выпроводил в коридор. Прощаясь, Женя обещал обязательно позвонить. И приказал напоследок, чтобы я не расстраивалась. И никого не слушала – особенно Ивана.
– Ведь это Иван все тебе разболтал?
Я глотала слезы и кивала.
– Как он нашел тебя? Сам позвонил? – допытывался Женя.
Я взглянула на него. Он был совершенно спокоен, и это меня сразу привело в себя. Я-то плакала, сходила с ума, а вот он не волновался. Ничуть. Ему было важно узнать то, что он хотел. Я даже испугалась – это было что-то новенькое. Мне несколько раз приходилось плакать при нем – все-таки, когда живешь с человеком, он видит тебя в самых неприглядных ситуациях. Своих слез я всегда стыдилась… А он меня при этом жалел. Всегда, только не сейчас.
– Это я позвонила ему, – я насухо вытерла лицо носовым платком. – Когда поняла, что должна что-то о тебе узнать. Я вспомнила, что ты с ним много общался в последнее время. Помнишь, он пригласил нас на дачу, а ты передумал ехать?
– Он был болен, – тревожно ответил Женя.
– Иван утверждает, что был совершенно здоров. – Я увидела, как его взгляд тревожно метнулся и поспешила оправдаться: – Я не собираюсь тебя допрашивать, мне все равно, почему ты передумал! Это твое дело, объяснишь как-нибудь потом… Я не ставлю условий…
– Уже ставишь, – жестко ответил он. И этого голоса я у него тоже раньше не слышала. Как он изменился за эти несколько дней! А может быть – эта мысль задела меня куда больнее – может быть, я его раньше очень плохо знала?
– Иван здесь был, – спокойно сказал Женя. – И едва не сорвал прослушивание. Я понимаю, что ему так и не удалось достичь успеха, но все равно – к чему так завидовать начинающей группе…
– Так все-таки у тебя будет группа? – Я все еще не верила. Это был какой-то бред.
Вместо ответа он поднял палец, призывая меня прислушаться. И я услышала, как через две двери, в студии, кто-то начал на гитаре очень знакомую тему. И кажется, тихонько вступил ударник.
– Узнаешь? – шепнул Женя. – Можешь назвать, кто это?
О, это была наша старая любимая игра. Женя часто экзаменовал меня, ставя диск и заставляя определять исполнителя и название песни по первым тактам. И за эти два года я здорово научилась это делать, так что поймать меня было почти невозможно. Разве что, если я очень волновалась… Как сейчас. А я разволновалась так, будто от того, угадаю я правильно или ошибусь, зависит его возвращение ко мне.
– Кажется… Кажется, это песня Боуи «Человек, который продал мир»?
Женя наклонился и быстро коснулся горячими губами моей щеки. Наверное, так прощаются с теми, кто лежит в гробу. Мир снова начал терять четкие очертания, и я быстро вытерла глаза.
– Мне, наверное, ни с кем не будет так хорошо, как с тобой, – тихо сказал он. – Только ты ошиблась. Это вовсе не Боуи, а Кобейн. И эту его песню ты хорошо знаешь.
Ох, как мне захотелось его ударить! Неужели имело какое-то значение, ошиблась я или нет, тем более что начало обеих песен так похоже! Я сдержалась. Ответила, что сегодня, видимо, просто не мой день. Поправила на плече ремень сумки, повернулась и пошла к лестнице. Все время, пока я шла по коридору, чувствовала спиной его взгляд. А обернувшись, увидела, что дверь под номером 411 закрыта и никто на меня не смотрит.
* * *
В переулке на меня набросился ветер – погода резко переменилась за то время, пока я была в студии. Я поглубже надвинула капюшон и огляделась по сторонам. Ни души. Чтобы как-то выбраться отсюда, нужно идти на бульвар и ловить машину. А денег у меня осталось совсем немного.
При мысли о деньгах я наконец поняла, до чего устала. А когда вспомнила, что, прежде чем я получу гонорар за репортаж, нужно еще обработать материал, мне стало совсем плохо. Как я могу сейчас думать о каких-то презентациях, если у меня осталось одно желание – разбежаться получше и удариться в стену головой? Никогда в жизни я не думала о самоубийстве, и всех, кто говорил на эту тему, считала позерами, которые желают выглядеть поинтереснее… А вот теперь впервые задумалась об этом сама. А что здесь такого, в конце концов? Одним махом можно решить все свои проблемы. А решать их как-то по-другому просто нет сил. И желания тоже. Правда, есть еще один выход. Приехать домой, лечь на диван и ждать, когда все решится само собой. Но уже на второй день мне ужасно захочется есть и я увижу, что в холодильнике пусто. Денег у меня тоже не будет, потому что репортажа я не сдам. В то, что вернется Женя, я почти не верю. Ну и что дальше? Мне придется встать с дивана и опять-таки браться за дело. Идти на радио, падать в ноги начальству. А меня все равно прогонят. Придется искать, у кого можно перехватить денег в долг. (Это перед Новым-то годом?! Кто мне даст?!) Или, скажет, попросить помощи у мамы…
Я так и увидела ее расстроенное лицо, услышала ее голос. Она обязательно скажет, что рада такому концу. Что никогда не верила, что у нас с Женей получится семья. И что я уже не девочка и мне пора всерьез подумать о будущем. А потом поставит условие – чтобы я жила с ней, всерьез взялась за работу, на время забыла о парнях (как будто мне был нужен кто-то, кроме одного-единственного парня!). Ох, нет. Лучше я все сделаю сама!
Машина, которая все это время стояла у противоположного дома, неожиданно осветилась изнутри. Я даже вздрогнула – никак не предполагала, что там кто-то есть. Затем дверца приоткрылась и оттуда высунулся мужчина, сидевший за рулем:
– Девушка, вас, может, подвезти?
Я сразу узнала этот голос и махнула водителю рукой:
– Иван?!
– Точно, – он продолжал рассматривать меня. – А мы что, знакомы? Или ты…
– Я Надя! – Я подбежала к нему и протянула руку. Он ее пожал и пригласил меня в машину, открыв дверцу рядом с собой.
Наконец-то мне удалось его увидеть! Честно говоря, мне думалось, что Иван должен выглядеть как-то иначе. Я уже привыкла, что у многих знакомых Жени волосы ниже плеч, все пальцы в массивных кольцах, одежда – почти всегда кожаная. Иван был коротко подстрижен, одет в толстый серый свитер, черные джинсы и ничем не выделялся. Внешность у него была не слишком запоминающаяся, зато голос… Я подумала, что он, наверное, неплохо поет.
