Если бы Милена захотела ударить ее еще раз, Наташа бы даже руки не подняла. Боли она еще не чувствовала, наступил шок. На них уже оборачивались. Костановке подъехал очередной троллейбус, раскрылись двери.
— И попробуйте только мне позвонить! — визгливо закричала Милена, не обращая внимания па то, что на них смотрят прохожие. — Я там больше не живу, ты поняла?!
Вы меня не найдете! И только троньте моих родителей!
С этими словами она развернулась и вскочила в троллейбус. Двери с грохотом сомкнулись, и Наташа осталась на остановке одна. Она смотрела вслед троллейбусу, машинально поглаживая ушибленное плечо. Потом оттянула майку, увидела на белой, еще не загоревшей коже темно-розовое пятно. «Синяк будет черный, — подумала она как-то отстраненно, будто не о себе. — Да ведь она больная, совсем больная! Может, после смерти сестры свихнулась? Все время говорит об этом… Ее надо гнать из театра! Завтра же скажу Ирине…»
* * *
Михаил больше не запирался, принимая душ. Не от кого стало закрываться с тех пор, как он стал жить один.
Вода шла еле теплая, но в такую жару это было даже приятно. Сквозь шум льющейся воды он как будто услышал телефонный звонок. Выключил душ и убедился — телефон в самом деле звонит. Он набросил на плечи полотенце и отправился снимать трубку.
— Слушаю, — сказал он, но ему никто не ответил. — Слушаю, говорите.
Молчание. Но на другом конце провода кто-то был, кто-то напряженно вслушивался в его голос. Михаил пожал плечами:
— Вас не слышно, перезвоните.
Он давно отучился грубить в таких случаях. С тех самых пор, как его дочери позвонил мальчик. Мальчик попался очень застенчивый, и, если трубку брала не Даша, он просто молчал, и никакими силами его нельзя было разговорить. Михаил как-то отчитал его — он догадался, кто это звонит. После этого Дашка устроила отцу скандал — как он смеет грубить ее друзьям! Это было осенью. Ей только что исполнилось одиннадцать лет, и она стала считать себя взрослой. Солидно повторяла, что «разменяла второй десяток». Говорила это с таким пафосом, будто этот десяток уже приближался к концу и ей было по меньшей мере двадцать лет.
Михаил вернулся в ванную и в последний раз окатился прохладной водой, смывая остатки мыла. Потом сварил себе кофе, вышел с чашкой на балкон. Вчера вечером он произвел здесь уборку. Вынес из чулана плетеный столики табуретку. Теперь можно было расположиться с удобствами.
Михаил с корнем вырвал засохшие прошлогодние цветы, разрыхлил землю в ящиках, посадил укроп и петрушку. Он умел выращивать только эти неприхотливые и полезные растения. Их требовалось поливать — больше ничего. А вот Люба с Дашкой возились на балконе часами, сверялись с какими-то книжками, что-то прищипывали, купировали, поливали удобрениями… Зато их висячий садик выглядел чудесно. В прошлом году здесь росли чайные розы, анютины глазки, настурции, петунии, душистый горошек. Люба планировала посадить жасмин, но такт не посадила. «Ну а и меня хватит и петрушки, — подумал он, осторожно присаживаясь на рассохшийся табурет. — По крайней мере, отпадет одна статья расходов И балкон как-то веселее будет выглядеть. А то, наверное, уже весь двор обратил внимание, что цветов нет. Сразу видно, что я развелся…»
Он пил кофе, составляя в уме план на сегодняшний вечер. Ему предстояла большая работа. Заказ на статью о детском отдыхе без родителей Михаил получил весной, когда отпуска еще и не начинались. Тогда же съездил во многие турфирмы, которые специализировались на этом виде отдыха. Но как-то руки не доходили написать об этом, тем более что никто его не торопил. И вчера, первого июня, главный вызвал его и сказал, что статья должна быть сдана завтра. Иначе будет поздно — у многих уже начались отпуска. Статья была наполовину рекламного характера, и редакция, в том числе Михаил, должны были получить за нее деньги от рекламодателей. Отказаться от этого задания было невозможно. Эту ночь придется посвятить организованному детскому отдыху без родителей. Ну, что ж. Лучше аврал, чем бессонница.
Было так душно, что он решил поработать на балконе.
Принес ручку, блокнот со старыми записями и принялся их расшифровывать. Михаил совсем ушел в работу, когда в дверь позвонили. Он удивленно и медленно отложил блокнот. «Кто бы это мог быть? Вроде никого не жду…»
Звонок повторился — было даже два звонка — кто-то нетерпеливо жал на кнопку. Он пригладил почти просохшие волосы, запахнул халат и пошел открывать.
На пороге стояла Милена.
— Что случилось? — спросил он, едва взглянув ей в лицо. Девочка была бледна и задыхалась от волнения. Она не ответила. Михаил впустил ее и запер за ней дверь.
— Как ты вошла в подъезд? Ведь на двери кодовый замок?
— Я дождалась, когда какая-то бабушка подошла, — ответила она. — Я сказала, что иду к вам.
— Так что случилось? — Он провел гостью на кухню. — Ладно, сядь, я тебе дам воды.
— Не надо.
— Тогда, может, валерьянки?
Девочка помотала головой и неожиданно выдала:
— Можно у вас пожить?
Михаил оторопел. Взглянул на ее расстроенное лицо, понял, что Милена не шутит. Перевел взгляд на часы. Половина девятого.
— Слушай, ты что — с родителями поссорилась? — предположил он.
— Нет. Все хорошо.
— Они знают, что ты ко мне пошла?
— Нет. Я не хочу, чтобы они знали, — умоляюще проговорила Милена. — Вы им, пожалуйста, не звоните. Иначе вы все испортите!
Михаил все-таки достал из холодильника валерьянку, накапал в стакан, залил водой и выпил. Но успокаивающего эффекта не ощутил — может, потому, что Милена продолжала говорить.
— Я поживу у вас несколько дней, — сообщила она таким тоном, будто все уже было решено. — Родителям позвоню, скажу, чтобы не волновались. Только, ради бога, вы им не звоните и не говорите, что я у вас!
— Ты соображаешь, что плетешь? — взорвался он. — Сестру только что похоронили, теперь ты пропадешь? Да они сума сойдут! Мать бы пожалела! Ольга тоже вот шаталась непонятно где, а потом.
Он недоговорил — Милена вскочила, подбежала к нему и схватила его за руки. Она не плакала, даже ни о чем больше не просила, но он видел, что у нее на лице дрожит каждый мускул, губы трясутся. В глазах была немая просьба — такая выразительная, что он осекся и уже мягче добавил:
— Может, расскажешь, что у вас случилось? Я уже понял, что ты решила наказать своих родителей. За что?
Может, запретили тебе ходить в театр? Кстати, ты им хотя бы сказала, что выступаешь на сцене?
— Да пет же, никто мне не запрещал, — выдавила она, отводя глаза. — Мне просто надо где-то спрятаться…
Чтобы меня не нашли.
— Мать с отцом?
Она досадливо покачала головой. Михаил заметил на ее лице следы небрежно стертого грима и понял, что сегодня она опять играла свою роль без слов — роль бедной горожанки, покупающей с лотка фонарь для праздника поминовения усопших.
