И тут женщину посетила мысль, бесконечно ее поразившая.
«Эта подвеска, как и вся алхимическая атрибутика, служила для Лыгина неким гарантом бессмертия. Он мечтал принять смерть не как все обычные люди, а по собственным правилам. Новый вариант старой истории о докторе Фаусте. Но какой страстью к фальшивкам нужно гореть, чтобы обманывать самого себя?! Ведь он умер по-настоящему, был принесен в жертву по всем правилам, зная, что фальшивая подвеска может даровать ему только фальшивое бессмертие! Или он был абсолютно безумен, или… У этого обмана есть второе дно, которого я пока не замечаю!»
Ночью Александре приснился сон. Она разбирала китайскую головоломку, вырезанную из слоновой кости. Вынимала один шарик из другого, затем в руках оказывался третий шарик, за ним четвертый, пятый… Шарикам не было числа. Они становились все мельче. И вот уже между пальцев скользил белый песок, похожий на тонко растертую пудру… Но не было предела и песку, и женщина, уже задыхаясь под его тяжестью, понимала, что головоломка до сих пор не разобрана окончательно.
Глава 11
Старого реставратора провожало человек тридцать — все его ровесники и бывшие собутыльники. Александра не смешивалась с этой молчаливой, угрюмой, неопрятно одетой толпой, заполонившей тесный двор больничного морга. Она стояла чуть поодаль, рядом с Марьей Семеновной. Старуха по такому скорбному поводу отказалась от своего обычного стиля одежды. Сегодня на ней не было бутафорских тряпок, из которых престарелая натурщица сооружала костюмы в пиратском, цыганском и мушкетерском духе. Она оделась в бесформенное, с чужого плеча, черное пальто, на лоб надвинула серую вязаную шапку и стала удивительно похожа на мужчину. В этом непривычно скромном обличье старуха казалась ряженой, и Александра всякий раз, поворачиваясь к ней, вздрагивала от неожиданности.
— Вот публика собралась! — стискивая железные зубы, вещала мужеподобная пифия. — Все его дружки, алкоголики! Надеются, что им нальют!
— Но ведь поминки будут? — уточнила Александра.
— Поминки-то будут. У нас же и будут, Стасик всех пригласил. А готовить и убирать, конечно, мне. Он об этом не думает! Только бы свое взять. А там хоть трава не расти!
Голос старухи сделался нежным, как всегда, когда она говорила о своем великовозрастном и хронически нетрезвом подопечном. Всех прочих мужчин она едва терпела. А женщин поголовно ненавидела. Александра считала, что пальма первенства принадлежит именно ей. Марья Семеновна неоднократно давала соседке сверху понять, как низко та стоит в ее глазах. То, что сегодня старуха с ней разговорилась, было событием из ряда вон.
— Скинулись на похороны едва-едва десятеро, а приперлось полсотни народу… — Старая натурщица продолжала ворчать, стойко выдерживая удары ледяного ветра, хлеставшего беспорядочно толпившихся людей. — Нажрутся, напьются. А Стасик будет доплачивать из своего кармана. Разносолов пусть не дожидаются! Ну, сварила тазик яиц, колбасы нарезала, сыра подешевле… Водки, я уж пересчитала, теперь получается по полбутылки на рыло. Придется докупать. Это стадо все высосет, они же бешеные на такое дело! Разве напа сешься?
— Вы очень обидитесь, если я не приду на поминки? — осторожно спросила Александра.
— Мне что? — пожала плечами Марья Семеновна. — Покойник не обиделся бы.
— Ему все равно, я полагаю.
— Ты в загробную жизнь не веришь, что ли? — Старуха метнула в художницу острый неприязненный взгляд. — Атеистка?
— Я редко задумываюсь над этим, — призналась Александра. — И да, и нет. В церковь никогда не хожу. А в Бога вроде бы верю… Временами.
— Одной ногой здесь, другой там?
Александра кивнула.
— Вот поэтому и живешь так, — звучал над ее ухом скрипучий голос старухи. — Ни рыба ни мясо. Молодая совсем и с лица ничего, а никому не нужна. Ни богу, ни черту.
— Живу, как умею. — Александра сдерживалась из последних сил. Она твердо решила дождаться выноса гроба, чтобы попрощаться с покойным, и затем уехать на другие похороны. Но в морге что-то медлили.
— Что тут уметь? — въедливо возразила старуха. — Жить надо по-человечески. И верить в Бога нужно.
— Кому нужно?
Старуха фыркнула:
— Ты, смотрю, совсем уж очумела на своей голубятне, мать моя! Да тебе и нужно, не мне же. В церковь хоть иногда зайди, душу отмой. А то водишься с дьяволами всякими, так и сама шерстью порастешь.
— Я ни с одним дьяволом до сих пор не знакома, — не удержалась от улыбки Александра. — Хоть это и удивительно. При моих-то связях.
— Смейся, смейся! — шипела Марья Семеновна. — Смелая очень, от глупости! Цыц, гроб несут!
Толкнув соседку жестким плечом, старуха двинулась к показавшемуся в дверях гробу, оттесняя всех, кто попадался ей на пути. Добравшись до цели, Марья Семеновна лично проследила за тем, как гроб установили на цементном постаменте, затем встала в изголовье и застыла, как солдат в почетном карауле.
Александра подошла прощаться в числе последних. Она коснулась рукой края гроба, быстро взглянула на синеватое застывшее лицо покойника и отвела глаза. Мертвых она не боялась, но не узнавала в них живых людей, когда-то много значивших для нее. Послышался свистящий шепот Марьи Семеновны:
— Не стой, как неживая, целуй. Или проходи!
Женщина спешно попятилась и при этом натолкнулась на кого-то, кто стоял сзади. Раздался сдавленный вскрик, она обернулась и увидела Эрделя.
— Осторожней! — Слегка прихрамывая, он сделал шаг к гробу, склонился над покойным и, тут же выпрямившись, пошел к Александре, успевшей отойти в сторону.
— Я думала, вы не придете! — вырвалось у нее.
— А я вот пришел. — Глаза у Эрделя были припухшие, совсем больные. — Все же мы с ним общались, и не раз. Он мне всю мебель однажды в порядок привел. Золотой был мастер, редкий. Как он понимал красное дерево… Этому не вдруг научишься, это вершина ремесла.
— Только не заканчивайте упреком, что он был пьяница! — взмолилась Александра, натягивая перчатки на озябшие руки.
— Я и не собирался. — Эрдель с лающим звуком закашлялся. — Зачем впадать в банальность? Кому, в конце концов, мешало то, что он выпивал не в меру? Он же был одинокий. Вы, Саша, насколько я понял, теперь к Лыгину? Я тоже еду. Давайте отвезу.
Женщина с благодарностью приняла его приглашение.
Печка в старой черной «Волге» жарила так яростно, что Александра вмиг отогрелась. Стащив зубами перчатки, она расслабленно вздохнула:
— Хорошо… Я и так на похоронах сама не своя, а тут еще холод зверский.
Эрдель вопросительно покосился:
— Вы боитесь похорон? Зачем же ходите? Не из вежливости, надеюсь? Вы мне всегда казались более э-э-э… сложно организованной натурой.
— Даже слишком сложно, — улыбнулась женщина. — Конечно, вежливость тут ни при чем. Но проводить в последний путь этих двух людей мне просто необходимо. С Сергеем Петровичем я почти сроднилась. Знаете, когда соседи долго живут в одном доме, в одинаково ужасных условиях, это очень сближает. А Лыгин обеспечивал мне заработок несколько лет подряд…
