Повесив трубку, женщина бросилась искать куртку, как всегда, куда-то запропастившуюся. И вдруг засмеялась — впервые за последние три недели, прошедшие со дня похорон. «Что я так тороплюсь?! Этот тип командует мною, даже не соизволив познакомиться толком, а я и рада слушаться! Возьму да не пойду!» Но она понимала, что пойдет.
Дом, глядевший торцом на Яузский бульвар, вопреки ожиданиям Александры, оказался вовсе не особняком девятнадцатого века или эпохи модерн, а брежневской кирпичной девятиэтажкой. Желтая одноподъездная башня, втиснутая в щель между старыми постройками, резала глаз, несмотря на то что была так же загримирована уличной копотью, как соседние здания. «Человек, которому в восьмидесятых годах дали тут квартиру, был шишкой, это очевидно!»
Лифт с обожженными кнопками доехал только до шестого этажа, и на девятый, где располагалась нужная квартира, пришлось идти пешком. На это художница первым делом и пожаловалась мужчине, отворившему ей дверь. Никаких извинений не последовало, Лыгин просто ответил:
— Знаю. Лифт давно сломан, и чинить его не собираются.
— Но я решила, что застряла на шестом, когда кабина вдруг остановилась и свет погас! Слава богу, дверь открылась… Вы меня не предупредили…
— Неужели должен был? — В голосе коллекционера звучала насмешка. Он оглядывал гостью критически, и Александра вдруг устыдилась своего вида — заношенной брезентовой куртки, испачканных краской джинсов, которые не удосужилась переодеть, растрепанных волос… Она затем и стриглась очень коротко, чтобы не возиться с прической, и считала, что выглядит неплохо, но под взглядом Лыгина вдруг ощутила себя ощипанным воробьем. А хозяин квартиры щеголял в брюках со стрелкой, в начищенных ботинках и кашемировом свитере. Черные волосы с сильной проседью, резкие черты лица, которого время словно побоялось коснуться, темные прищуренные глаза — все это делало его похожим на стареющего актера. Александре показалось даже, что она уже видела где-то это лицо, и женщина, не удержавшись, спросила:
— Мы не встречались?
— Не знаю, — пренебрежительно ответил Лыгин. — Я вас, во всяком случае, не припомню.
Александра разозлилась на себя за то, что задала этот вопрос, и твердо решила молчать, пока речь не зайдет напрямую о деле. «Что за нарцисс! — негодовала она, ступая в прихожую и далее, вслед за хозяином, проходя в комнату. — Что за самомнение! Ведь он не такой уж красавец, скорее, у него неприятное лицо…»
В следующий миг она забыла о своей досаде. Двадцатиметровая комната, куда попала женщина, была сплошь уставлена шкафами и горками, на полках которых теснились старинный фарфор, красный богемский хрусталь и шкатулки. Едва взглянув на них, Александра почувствовала сильное сердцебиение. Шкатулки являлись ее коньком и страстью. Три года назад она начала закупать для антикварных салонов именно этот вид предметов и, преуспев поначалу, была преисполнена самых радужных надежд. После у нее случались как удачи, так и горькие промахи, но со шкатулками неизбежно везло.
— Желаете их продать? — спросила женщина, остановившись у застекленного шкафа, заполненного исключительно шкатулками. — Я охотно возьмусь.
— Еще бы вы не взялись! — фыркнул хозяин у нее за спиной. — Эта коллекция вывезена из Германии после войны одним генералом, которому посчастливилось квартировать в доме барона Карла Варнбюлера фон унд цу Хемминген… Генерал продал мне все это добро в семьдесят третьем году, когда женил внука и решил подарить ему «Волгу».
И снова раздался скрежещущий смешок, который так неприятно подействовал на Александру, когда она разговаривала с коллекционером по телефону.
— Генерал — болван, — язвительно заявил Лыгин. — Шкатулки стоили неизмеримо больше, а любитель не расстался бы с ними и за целый автопарк. Чего стоит вот эта! — Он указал на круглую фарфоровую бонбоньерку, расписанную фиалками и инкрустированную крохотными аметистами по окружности крышки. — Она принадлежала императрице Сисси. Бедняжка хранила в ней свои любимые конфеты, засахаренные фиалки. Только и радостей было в ее жизни, что эти лакомства. На дне — инициалы императрицы. Можете убедиться. Взгляните!
Лыгин открыл дверцу шкафа и, достав бонбоньерку, положил ее на трепещущую ладонь Александры.
— Изумительно… — прошептала она, разглядывая вещицу. — Вы готовы с ней распрощаться?
— Я к ней охладел. Увы, людям свойственно менять пристрастия. Я собираюсь избавиться от всего, что можно продать. А что не продам, то обменяю.
— Я прямо сегодня поговорю с одной своей знакомой, у нее небольшой магазин в центре и множество связей, — взволнованно ответила Александра. — Но неужели вы продаете ВСЕ?
— Все, что вы видите. — Мужчина широким жестом обвел комнату. — Фарфор, хрусталь, шкатулки и табакерки. Игральные и гадальные карты восемнадцатого-девятнадцатого веков. Одна колода, по слухам, принадлежала самой Марии Ленорман, но я не стал бы настаивать на этой версии. В другой комнате пара сундуков с игрушками, пуговицами, позументами и вышивками. Словом, хлам.
Так завязалось самое странное знакомство в жизни Александры. Этим было сказано многое, ведь среди ее окружения встречалось мало заурядных людей. Художники, скульпторы, резчики по дереву, реставраторы, коллекционеры и скупщики антиквариата — эта каста стала Александре родной со студенческих лет, и за ее пределы женщина выходила редко. В такой среде процент чудаков неизбежно выше обычного, но Лыгин выделялся даже из диковинного окружения. Александра назвала бы его страстным коллекционером… Но это была какая-то ледяная страсть. Лыгин становился безжалостным к вещам, к которым охладел, и расставался с ними, даже не гоняясь за большим барышом. Часть коллекции, которую художнице поручили распродать, ушла чуть не за бесценок только потому, что Лыгин торопил с продажей.
— Подождем! Через неделю я встречусь с одним любителем из Питера, который заплатит вдвое больше, — отговаривала его Александра. — Мы потом пожалеем, что пороли горячку!
— Мы? — раздражался Лыгин. — Вы-то пожалеете, понятно, у вас комиссионные получатся меньше. А мне нужно только скорее продать.
Такая позиция была непонятна женщине. У нее не создалось впечатления, что хозяин коллекций остро нуждается в деньгах. Лыгин ни слова не сказал о том, что у него финансовые затруднения. Люди, продававшие с помощью Александры свои вещи, обычно откровенничали с ней. Скупщик антиквариата — во многом психолог. За три года, которые Александра занималась этим делом, она выслушала десятки исповедей и жалоб. Лыгин не рассказал ничего. Через год она знала о нем не больше, чем в первый день знакомства. Имя, адрес, номер телефона. Есть ли у него семья? Жена, любовница? Дети? Друзья? На пенсии ли он и какова была его основная профессия? Лыгин оставался для Александры загадкой, и загадкой неприятной.
Несмотря на то что женщина недурно зарабатывала, пристраивая его коллекции к новым хозяевам и Лыгин ни разу не остался в претензии, что она продала вещи дешево или возилась долго, ее не радовала эта «золотая жила». Александра откровенничала с давней знакомой, владелицей антикварного магазинчика, практически своей крестной матерью в мире коллекционеров:
