– Давайте поучимся, хотя я всегда была жуткой неумехой.
– Толя, займись своей дамой, – громко сказал Семен.
Он передал Тане кий, и Толик будто вспомнил о ней. Повернулся и заулыбался:
– Иди сюда, становись. Вот так.
Он прижался к ее спине, показывая, как наклониться, как взять кий, как держать локоть. Таня оказалась буквально притиснутой к борту стола. Напротив стояла какая-то девица в черном вечернем платье, измазанном мелом. Она усмехалась, глядя на Таню.
– Не напрягай локоть, – услышала она голос Толика и, не выдержав, резко оттолкнула его:
– Я никогда не научусь этой игре! И вообще, мне пора домой!
Она поймала предостерегающий взгляд Семена.
Таня понимала, что в такой ситуации лучше не срываться, сделать вид, что эти откровенные домогательства ее не волнуют. Но сдерживаться она не могла.
Платить такую цену за правду о Валере?
– Ну, ты чего? – Толик удивился очень искренне. – Куда ты собралась? Еще так рано!
– Для кого как, – бросила она и пошла к выходу.
Она не собиралась ни с кем прощаться и не думала, что кто-то пойдет за ней. Поэтому, уже на улице, она очень удивилась, когда за спиной послышался голос:
– Да куда ты бежишь, подожди, я сейчас!
Она обернулась. Толик торопился следом за ней, натягивая на ходу замшевую куртку. Таня сделала еще шаг, но тут он ее наконец догнал.
– Обиделась, что ли? Да брось. Пойдем куда-нибудь, выпьем еще. У меня романтическое настроение.
– Какое? – спросила она.
– Приятное. Ну, не дуйся. Может, я сделал что-то не так?
«Ты все делаешь не так, – подумала она, глядя на его зубы, которые почти светились в темноте – такими были белыми. – Но никогда этого не поймешь. Ведь тебе кажется, что ты совершенство… Терпеть тебя не могу!»
– Ладно. – Толик хлопнул в ладоши, как бы предлагая сыграть в интересную игру. – Давай сделаем так! Едем ко мне, у меня дома найдется что выпить.
Ты сама что-нибудь выберешь по вкусу. Ужина нет, но если ты согласна на крабовые палочки…
– Почему ты думаешь, что я поеду к тебе?
– Ты же хотела поговорить о своем приятеле?
А я кое-что вспомнил.
– Так скажи это сейчас. – Таня отвернулась от ветра, и новый, особенно сильный порыв бросил ей волосы в лицо, залепил рот и глаза.
Когда она отвела волосы рукой, Толик уже отпирал дверцу своей машины. У него оказался «ВАЗ-восьмерка», с двумя дверцами. Эту модель Стас презирал, а Таня по инерции не одобряла все, что не любил ее муж. Даже марка машины свидетельствовала против ее нового знакомого. Но она все же села к нему. "В конце концов, он меня не изнасилует, – подумала она. – Он не из таких. И я не напьюсь и ничего ему не позволю, как он рассчитывает… А там…
Как знать? Вдруг ему и правда есть что рассказать о Валере? Он был с ним в его последний вечер… Он слишком важный свидетель, чтобы его упустить!"
Они ехали не долго. Толик жил неподалеку от Триумфальной площади – Таня успела заметить памятник Маяковскому, когда машина сворачивала в длинный узкий переулок. Толик остановил машину в темном дворе-колодце. Таня нерешительно посмотрела в окно, но он ее подбодрил:
– С освещением тут плоховато, но асфальт не такой уж скверный. Погоди, я дам тебе руку, а то сломаешь каблук…
Она подождала его, стоя у машины. Он повозился с сигнализацией, с замками. Когда он выпрямлялся, она случайно взглянула в его сторону. Ее поразило выражение его глаз – он как будто отсутствовал. Ей даже не верилось, что этот человек мог так легкомысленно улыбаться, так пошло и глупо шутить. «Зря я приехала…» – подумала она, но эта мысль прошла где-то по краю сознания.
– Вот этот дом.
Толик взял ее под руку и медленно повел к подъезду. Он включил неизвестно откуда взявшийся фонарик, и по мокрому асфальту заплясал бледный кружок света. Уже в лифте Таня рассмотрела этот фонарь. С виду обыкновенная черная ручка. Только вместо стержня линза, за которой была спрятана крохотная лампочка. Толик заметил ее интерес и неожиданно протянул ей фонарик:
– Дарю.
– Зачем? – протянула она, ей не хотелось ничего от него брать, но вещица понравилась.
– Бери, бери, – насмешливо повторил он. – В самый раз для девушки. Положишь в сумочку, и не бойся темных подъездов.
Лифт неприятно громыхал, его слегка заедало на каждом этаже. Таня взяла фонарик и положила его в карман куртки. Она и сама не знала, боится Толика или нет. Но первый раз в жизни она совершала такой шаг: ехала поздним вечером к мужчине, с которым познакомилась полчаса назад. «Он принимает меня за шлюху, – подумала она, когда лифт остановился. – Нет, не может быть! Я ведь сказала ему о Валере!»
– Я снимаю квартиру, так что не пугайся, – сказал он, едва они вошли в коридор. Здесь все было заставлено какими-то мешками, коробками… Со стен свисали отслоившиеся серые обои. На кухне, ровно гудя, работал старый холодильник. Толик провел ее по коридору и отпер дверь в одну из двух комнат:
– Заходи. В другой комнате хозяева заперли свои вещи.
Таня вошла и убедилась, что место собственного обитания Толик все-таки немного обустроил. Здесь были наклеены чистые белые обои, на полу постелено ковровое покрытие. В углу стоял кульман, к доске была пришпилена какая-то яркая картинка. Таня подошла поближе и вгляделась. Красные, черные И бронзовые тела неслись в воздухе, переплетаясь в какой-то чудовищный клубок. Она всегда любила рассматривать художественные альбомы, ходить на выставки и считала, что немного разбирается в живописи. И теперь, глядя на рисунок, она не могла не признать – он был выполнен мастерски.
– Нравится? – спросил Толик.
– Да… Это ты рисовал?
Он кивнул:
– Придумываю, как оформить один спектакль.
– Ты декоратор?
Она взглянула на него внимательней и совсем успокоилась. Нет, он не станет ее насиловать. Попробует договориться мирным путем, а когда это не получится, обидится и выставит за дверь. На это его хватит. Значит, лучше расспросить его еще до того, как он потащит ее в постель.
– Послушай, ты действительно можешь что-то рассказать о Валере? – спросила она. – Мне это очень важно.
– Сперва выпьем.
Он вышел в коридор, и она услышала его удаляющиеся шаги. Выпивку он явно держал на кухне.
Таня снова наклонилась к рисунку. С каждой секундой она различала все новые детали в этой трехцветной мешанине тел. Черная женщина, вцепившаяся зубами в ляжку красному мужчине. Бронзовый мужчина, раздирающий себе живот, где появляется красное пятно… Красная женщина, расталкивающая в стороны льнущие к ней детские тельца… Ее рот раскрыт в диком вопле, волосы развевает вихрь… И весь этот клубок куда-то стремительно падает – рисунок был смещен к левому нижнему углу. «Какое-то адское отчаяние. – Таня не могла отвести взгляд от кульмана. – Да, зря я считала его улыбчивым идиотом. Если он это нарисовал, значит, умеет и чувствовать то же самое…»
