Антуан был на седьмом небе от счастья. Бобров сдержал слово, прибыв к нотариусу в назначенный час. Горе утраты не мешало ему торговаться, а знание того, какой именно автор скрывался под маской неизвестного ремесленника, позволило требовать очень солидную сумму у француза. Тот был слегка шокирован, но не осмелился возражать. Галина заключила из этого, что актер мог продать панно намного дороже. После того как сделка была совершена, они отправились в банк, и Антуан в присутствии Боброва перевел на его счет оговоренную сумму. Наконец актер назвал адрес, по которому можно было забрать панно. Галина изумилась, услышав знакомый адрес мастерской, впрочем, тут же стало ясно, что речь идет о другой квартире. Но для нее это было уже неважно. Она получила комиссионные наличными и была бы счастлива… Если бы ее не терзало сознание того, что придется отвечать за преступления, совершенные Ильей.
– И тогда я решила его сдать. Не могла же я дальше жить с этим чудовищем? Я не знала, что он такой, понятия не имела, что для него человеческая жизнь ничего не стоит. Ведь он и меня мог убить!
Галина не ночевала дома, попросив временного убежища у подруги, но понимала, что Илья легко найдет ее, зная адреса и телефоны всех ее знакомых. На следующее утро девушка отправилась в милицию и дала самые подробные показания. Молодой человек был арестован. После недолгих препирательств и очной ставки со свидетелями, опознавшими в нем фаната рок-группы, молодого бизнесмена в золотых очках и разносчика пиццы, он во всем сознался.
* * *
В последних числах июня на Москву опустилась жгучая, засушливая жара. Дождей не было весь последний месяц, молодая трава в скверах поблекла, листва на деревьях заметно пожухла и запылилась. В городе оставались лишь те, кто был обречен работать в сезон отпусков, прочие горожане рванули на дачи, спасаясь от зноя, которым дышали асфальтовые джунгли.
Елена изнемогала от жары днем, когда спала, распростершись на полу, на тонком матрасе – так ей казалось прохладнее. Она настолько притерпелась к шуму за окном, что оставляла его открытым настежь, чтобы было хоть какое-то движение воздуха. Впрочем, это ни от чего не спасало. Вечером она вставала с головной болью, разбитая, утомленная еще больше, наскоро принимала душ и ехала в отель. Теперь ей казалось, что она жила так всегда – и год назад, и десять лет. Руслан последовал было ее приглашению вернуться, но быстро осознав, что жена уезжает в семь вечера и является ближе к полудню такая вымотанная, что ни приготовить, ни постирать, ни пообщаться уже не может, вскоре снова уехал к товарищу. Там, по его словам, были более человеческие условия.
– Днем я все равно на работе, так что тебя не вижу, а ночью на работе ты, – жаловался он. – Или бросай свою шарашкину контору, где из тебя только что мыло еще не варят, или я снова уйду!
Елена устало отвечала, что он волен уйти или остаться, – другой работы у нее пока нет и она держится за эту. Ей повысили зарплату после памятного разговора с управляющим, служащие как будто начинали видеть в ней некий авторитет, общение со старшей горничной она постаралась свести к минимуму. Кандидата на должность нового ночного портье она не предоставила, и после серии нудных разговоров Андрея Николаевича все же оставили на месте. Теперь он стал большим сторонником Елены и завербовал в ее лагерь всех своих приятелей, которых в отеле оказалось множество. Даже начальник охраны относился к Елене несколько иначе. Она то и дело ловила на себе его внимательный, но уже не враждебный взгляд, в котором читался хорошо спрятанный интерес.
Михаил появился за истекший месяц два раза, но, осознав вскоре, что на продолжение романа женщина не нацелена, исчез, резко перестав звонить. Она была этому только рада. Ее слишком заботило то, что происходило с сыном.
Артем не сумел долго хранить от нее тайну и в следующий ее приезд после того достопамятного визита, когда она передала ему деньги, признался, что должен был выплатить карточный долг. Елена узнала, что сын поддался мании, которой была охвачена школа, и начал играть на деньги в упрощенный вариант покера. Мальчик поклялся матери, что больше не поддастся ни на какие уговоры и карт в руки не возьмет. И в самом деле, денег он больше не просил, учителя на него не жаловались. Испытательный срок Артем отбыл успешно и даже неплохо закончил учебный год. Но у Елены, приезжавшей к нему каждую неделю, все равно оставалось впечатление, что сына что-то терзает. Артем и тут долго не таился. В последний ее приезд он буркнул:
– Вы с отцом совсем расстались или как?
Она хотела солгать, но не решилась и ответила честно:
– Не знаю.
Ей удалось уговорить Артема провести несколько дней дома, перед тем как ехать на летние сборы. Мальчик выглядел таким одичавшим, неприкаянным, в его глазах поселилась тоска – неизбежный спутник детей, лишенных семьи. К его приезду Елена сделала большую уборку, набила холодильник всеми любимыми продуктами сына и, созвонившись с мужем, взяла с него слово провести эти несколько дней у семейного очага всем вместе.
– А у нас еще есть семейный очаг? – явно обрадовавшись, поинтересовался тот.
– Вот сейчас как раз хлопочу, выбрасываю из гнезда старые прутья, латаю дыры, – усмехнулась женщина. – Приезжай. Я взяла отгул на четыре дня. Меня чуть не придушили, ведь сейчас сезон отпусков, но я поставила им ультиматум.
И повеселевший Руслан обещал приехать, причем самостоятельно привезти из интерната сына.
Накануне этого знаменательного дня Елена, возвращаясь с работы, решила завернуть в знакомый переулок, где располагалась мастерская Александры. Все это время женщины созванивались, и художница передавала ей новости, появлявшиеся у нее по ходу расследования громкого уголовного дела, о котором судачила вся художественно-театральная Москва. Она сообщила, в частности, что арестован и заключен под стражу на время следствия не только убийца, но и его сожительница, племянница покойной антикварши, ее закадычной подруги. Ее роль, как считал следователь, была вовсе не так невинна, как пыталась представить сама девушка, давая показания.
– А я не перестаю себя спрашивать, – спустя час после встречи говорила Александра, наливая гостье вторую чашку крепкого кофе и ставя рядом стакан холодной воды. В мансарде было нечем дышать, в открытые окна из раскаленного переулка вплывал только струящийся, почти видимый жар. – Если эти двое пролили столько крови, толком не понимая, из-за чего, имела я право наломать дров, зная, каковы ставки?
– А что же французский антиквар, тот, рыжий, с жуткими зубами? – Елена залпом выпила воду, тут же выступившую на лбу испариной. – Он тоже ничего не знал о тайниках? Ему-то ты что-нибудь рассказала?
Обе, не сговариваясь, не упоминали вслух алмазы.
– Он и так был на грани помешательства, увидев, что я сотворила с панно! – засмеялась художница. – Правда, я быстренько все привела в порядок, наврала ему что-то про жучка-точильщика, которого якобы услышала внутри и от которого решила зачистить панно. Он поверил.
– Значит, он так ничего и не знает?
