– Кроме грязи – ничего, – покорно согласилась Марья Семеновна, выуживая нужный ключ и протягивая его художнице: – Только верни.
Дверь за ними захлопнулась.
Александре пришлось повозиться с проржавевшим замком на двери мастерской. Наконец ключ повернулся и женщины оказались внутри.
Груды ломаной мебели, покрытой толстым слоем пыли, мутные пустые бутылки, рядами выстроившиеся на мраморных подоконниках, раскрытые джутовые мешки с мусором по всем углам и неистребимый ядовитый запах лака и клея – все это Елена отмечала как во сне, краем сознания. Она спешила за художницей, а та прокладывала себе путь через анфиладу захламленных комнат уверенно, не глядя по сторонам, будто знала, где искать.
В третьей по счету комнате мусора было меньше, на окне болталась тряпка, заменявшая занавеску, в углу стояла железная кровать со свернутым матрасом. Александра, выбежав на середину комнаты, вдруг застыла, будто наткнувшись на невидимую преграду. Секундой позже и Елена вновь увидела шедевр Ван Гуизия.
Цирцея, смеющаяся и вечно юная, вся – воплощенное здоровье и соблазн – шла по лугу, окруженная теснившимися к ее коленям свиньями. На темном полированном дереве матово блестели солнечные лучи, с трудом пробивавшиеся сквозь немытые оконные стекла. Панно стояло на двух стульях, развернутое так, что между ним и стеной оставалось еще немного места.
– Помоги мне, – почти без голоса произнесла Александра, озираясь и беря с тумбочки в углу потрепанный кожаный чемоданчик. В нем что-то звякнуло. – Инструменты, к счастью, здесь. Мы должны справиться быстро. Придерживай переднюю стенку, не дай бог, она отвалится и упадет.
– Давай постелим на пол матрас! – предложила Елена, испуганная как возможным повреждением шедевра, так и перспективой ловить падающий массив дуба весом больше ее самой.
Они расстелили матрас на полу, Елена заняла позицию, позволяющую страховать панно от падения. Впрочем, оно прочно стояло на железных стульях. Вытягивая шею, женщина имела возможность сверху наблюдать за тем, что делала Александра с задней стенкой.
Достав из чемоданчика инструмент, похожий на тонкий заточенный шпатель, художница сосредоточенно принялась обследовать боковую поверхность деревянной рамы. Та была покрыта несколькими слоями темного лака, и на взгляд Елены, различить что-либо под ними не представлялось возможным. Вероятно, Александра тоже испытывала затруднения, так как достала из чемоданчика окуляр с увеличительным стеклом, как у часовщика. Она почти обнюхивала раму, рассматривая ее в упор, и наконец остановилась. Ковырнула лак шпателем раз, другой и вдруг с беличьей быстротой и ловкостью зачистила крохотный участок.
– Первая, – прошептала она, снова роясь в чемоданчике. Достав щипчики, женщина аккуратно подцепила и вытащила из рамы конусообразный кусочек дерева, похожий на зуб с длинным корнем. – Одна втулка есть.
– Сколько их всего?
Елена взмокла, хотя ей ничего не приходилось делать. Солнце било прямо в глаза, в комнате было невыносимо душно, от запаха лака кружилась голова. Вероятно, где-то стояла забытая открытая банка.
– Не знаю, – художница продолжала рассматривать втулку, – сколько их потребовалось, чтобы держать заднюю панель. Быть может, всего несколько штук. А может, тридцать или сорок.
Она снова взялась за поиски. Вторая втулка была извлечена спустя десять минут, через такой же промежуток времени появилась третья. Измерив расстояние между ними, оказавшееся равным, Александра предположила, что мастер устанавливал втулки через одинаковые промежутки, и следовательно, общее их число не должно превысить двадцати. Теперь дело пошло быстрее. Она не искала вслепую, а отмеряла рукояткой ножа нужное расстояние и, зачистив участок, извлекала очередную втулку. Спустя час все было кончено.
Александра достала из чемоданчика другой шпатель – плоский и широкий, с длинной рукояткой. Ее лицо стало желтовато-бледным, взгляд приобрел пугающее выражение.
– Держи лучше, – хрипло проговорила она, всовывая край шпателя в едва заметную щель между рамой и задней стенкой.
Послышался сухой треск. Сросшиеся за века деревянные части панно сопротивлялись попытке их разъединить. Александра вставляла и расшатывала шпатель в нескольких местах, и Елена, напряженно наблюдавшая за ее действиями сверху, увидела, что задняя панель начала понемногу выходить из своего деревянного ложа. Освободился один верхний угол, затем второй. Взявшись за них кончиками пальцев, Александра осторожно шевелила панель, потягивая ее на себя. И вдруг все кончилось в один миг: панель осталась у нее в руках, причем само панно даже не пошатнулось, настолько оно было массивным.
Елене не было видно, на что устремлен горящий взгляд художницы. Зато она увидела другое: к оборотной стороне задней панели прилип слежавшийся желтый лист бумаги.
– Смотри, – шепнула она, указывая на него. – Какое-то письмо.
Александра двигалась как загипнотизированная – четко, неторопливо и немного комично. На ее губах, в довершение сходства, появилась отсутствующая улыбка. Она осторожно поставила панель к стене, отделила от нее лист, развернула и, мельком взглянув, шепнула:
– Еще один автограф.
– Чей?
– Ван Гуизия. У меня уже есть два. Могу осчастливить какой-нибудь музей. Даже, наверное, сделаю искусствоведам такой подарок. Совершенно безвозмездно. Уж письма его жены они точно получат.
– Так там есть что-нибудь или…
Александра сунула письмо в карман куртки и жестом пригласила Елену обогнуть панно. Та поспешила воспользоваться этим предложением. Теперь, оказавшись сзади, она сама увидела пресловутые тайники, о которых ей рассказала художница. Выемок в массиве дерева было восемь. Расположенные довольно кучно в центральной части панно, они соответствовали, как тут же убедилась Елена, перегнувшись и взглянув на лицевую сторону, животу Цирцеи и тучным туловищам семи окружавших ее свиней. В тайниках, каждый из которых был размером с небольшой мандарин, виднелись одинаковые круглые сверточки, обернутые чем-то бурым, вроде ткани или тонкой выделанной кожи.
Александра внезапно засмеялась, прижимая ладони к лицу.
– Боже мой, ведь я не верила! До последней минуты не верила! Я и сейчас не верю!
– Открой же их, – дрожащим голосом попросила Елена.
– Тебе этого не понять. – Художница будто не услышала. – Не понять этого. Мне всю жизнь не везло! Не повезло ни разу! И вдруг эта Каролина Ван Хейс со своими несчастьями, которые свели ее в могилу в двадцать семь лет. Каролина Ван Хейс и ее алмазы. Понимаешь? Она как будто мне их завещала. Передала из рук в руки!
Александра словно слегка помешалась, говоря и смеясь, будто сама с собой.
Протянув руку, женщина извлекла один сверток из выдолбленной в дереве круглой ниши. И вдруг выражение ее лица изменилось. Она разом замолчала и дрожащими пальцами достала еще один. Уложив свертки рядом на ладони, покачала рукой вверх-вниз, будто взвешивая добычу.
