«Так все просто, – размышляла женщина, шагая вниз по переулку и стараясь не ступать в лужи, разлившиеся по тротуару. – Влюбленность, подробностей которой я даже не помню толком, решила, как я буду себя чувствовать в определенную погоду на протяжении всей жизни. Тогда же, лет в шестнадцать, я отчего-то решила, что стану художницей. Непременно художницей. И выбор задал маршрут на всю жизнь. Швырнул учиться в Питер, после привел в этот переулок, поселил в мансарде. Последовательно столкнул с обоими мужьями, со всеми нынешними знакомыми. С Эрикой, Настей, Гаевым, Эрделем. С Риткой, которая сейчас дрожит от страха, запертая на три оборота ключа… А если бы я подалась в науку, как мечтали родители, я шла бы сейчас совсем по другой улице, быть может, иного города, и кто знает, с кем. Быть может, у меня была бы нормальная семья, муж, дети. Была бы я тогда счастливее, чем сейчас?»
Ее несколько утешало уже то, что она не может определенно ответить на этот вопрос. Мать Александры все еще не смирилась с тем, что дочь к сорока годам не создала «нормальной» семьи, не родила ребенка, не состоялась в профессии. Она считала ее абсолютно несчастной, невезучей и в глаза называла неудачницей. Отец думал так же, но предпочитал отмалчиваться. Сама же Александра перестала и помышлять о том, чтобы жить по общим правилам.
«К тому же, если посмотреть на моих знакомых, то я не очень-то выбиваюсь из общего ряда, – размышляла она, входя в магазинчик на углу, где обычно закупала продукты. – Все в каком-то смысле неудачники в личном плане. Даже идеальный Гаев, как выяснилось, разведен. Да, Гаев… задал он мне загадку, однако!»
Купив все, что попросила Маргарита, и на собственное усмотрение, бутылку вина, чтобы отметить встречу, Александра уже собиралась выйти на улицу, когда случайно бросила взгляд на витрину. Переулок, как всегда в дневное время, был тесно забит машинами. Автомобили наполовину влезали на тротуар, частично торчали поперек мостовой, для проезда оставался узкий коридор, идти пешеходам приходилось, почти прижимаясь к стенам. Свободного места для парковки не было, начиная с рассветного часа. Александра знала даже нескольких местных жителей, которые продавали места в переулке, занимая их с ночи своими машинами, а утром уступая владельцам дорогих иномарок и взимая с них плату. Сейчас она наблюдала случай редкостного везения.
В будний день, в полдень, один из автомобилей, тесно припаркованных у магазина, покинул свое место, и освободившееся пространство немедленно занял другой. И этот, новый автомобиль, был хорошо знаком художнице.
«Эрика или Настя?» – спросила она себя, пытаясь разглядеть водителя за рулем белого корейского внедорожника, забрызганного грязью. Машина миллиметр за миллиметром вползала в узкий свободный «карман», задом перекрыв мостовую почти полностью. Наконец, подпрыгнув на бровке тротуара, внедорожник остановился. Дверь со стороны водителя еле открылась наполовину – мешала соседняя машина. Наружу осторожно выбралась Эрика.
Александра бессознательно выдохнула. Она, как и Гаев, считала эту странноватую женщину самой лучшей из троицы и предпочитала общаться с ней. Настя была, на взгляд художницы, чрезмерно самоуверенна и болтлива. С Владом не считались даже его сожительницы, настолько, что даже не доверяли ему водить новенькую машину.
Александра хотела уже поспешить к выходу, чтобы не разминуться с Эрикой – ведь та, несомненно, приехала к ней, других знакомых в переулке у нее, насколько знала Александра, не водилось… Но дальнейшие действия Эрики заинтриговали ее настолько, что художница не двинулась с места, продолжая наблюдать за знакомой.
Оказавшись на тротуаре, Эрика огляделась по сторонам, явно высматривая кого-то или что-то. У Александры создалось впечатление, что она ожидает приезда еще одной машины, уж очень пристально Эрика разглядывала каждый автомобиль, едущий по переулку. У нее, и всегда-то не блиставшей элегантностью, сегодня был вид человека, одевшегося наспех, да еще впотьмах. Красная куртка, явно мужская, на несколько размеров больше длинная юбка с перекошенным на сторону подолом, белые, забрызганные грязью кроссовки. Сама художница всегда одевалась без претензий, но подобной степени пренебрежения к себе еще никогда не достигала. «Такое впечатление, что она выскочила из горящего дома и надела, что добрые люди дали», – с удивлением думала Александра, следя за тем, как Эрика нерешительно топчется прямо перед витриной. Было забавно и отчего-то очень заманчиво наблюдать за знакомым человеком, который понятия не имел о том, что ты за ним следишь.
Александра сделала открытие: у Эрики, когда та думала, что никто на нее не смотрит, становилось совсем другое лицо. Его некрасивость всегда искупалась оживленной мимикой, отзывчивой на любое душевное движение. Сейчас лицо женщины мертвенно застыло, она о нем забыла, как о чем-то лишнем, ненужном. Только глаза жили, и Александра ясно читала в них тревогу.
«А ведь она проверяет, не следит ли кто за ней! – внезапно поняла женщина. – Вот опять, повернулась направо, налево… Не решается с места тронуться. У нее такой странный вид… Зачем она ко мне явилась, и без предупреждения?»
Ответ на этот немой вопрос был получен немедленно. Эрика, по всей вероятности, пришла к некоему выводу и решилась действовать. Она вновь открыла дверцу машины и вытащила на свет прямоугольный сверток, упакованный в холстину. «Картина!» – мгновенно поняла Александра, и сердце у нее упало. Разом вспомнился вчерашний вечер, выставка, закончившаяся катастрофой, полупризнания Гаева… И его непререкаемый совет отказаться от любого сотрудничества с троицей, устроившей злополучный вернисаж.
«Они же обещали, что я получу картину на реставрацию, да еще и со Степаном Ильичом познакомлюсь, а это заказы, новые связи, престиж, наконец… И я надеялась, что так все и выйдет… Что ж, она по умолчанию привезла картину ко мне… Но зачем такая спешка? Владелец только вчера умер… Неужели сегодня кому-то из наследников есть дело до реставрации картины? Это подозрительно. Вот так и поверишь в невероятное… Гаев умолял не связываться… Он был напуган. Сбежал от вопросов и мне велел уехать, если можно… А Евгений Игоревич? Он успел черкнуть записку о том же самом… Бежать! Это как-то связано? Он давно знал Воронова… Был подавлен последнее время… Вспомнил старую загадочную историю… Он ведь не знал, что я собираюсь на встречу со Степаном Ильичом. И вдруг вчера эта записка!»
Эрика неподвижно стояла на тротуаре, обеими руками прижимая к груди сверток. Она смотрела прямо на Александру, их разделяло только витринное стекло, да метра три-четыре… Но Эрика явно созерцала пустоту. «Она меня не видит без очков, – сообразила Александра. – И кого Эрика могла высматривать, слепая, как сова! Машину, надеюсь, вела все-таки в очках?»
Не выдержав, она вышла из магазина и приблизилась к старой знакомой.
– Ты что же, спишь стоя?
Эрика, услышав ее голос, конвульсивно дернулась, словно ее прошил электрический разряд. Похоже, она и в самом деле впала в некую прострацию, позабыв о реальности. Теперь женщина очнулась. Увидев рядом Александру, она издала слабый писк, как пойманная птица. От неожиданности Эрика даже не смогла сразу заговорить.
