— Вы не посрамили ваших предков, средневековых школяров, которые тоже были мастера ругаться, господа студенты! Не посрамлю и я своих, а среди них были отличные фехтовальщики! Ваши знакомые прелестные дамы, которых я не имею чести знать, смогут сегодня добавить в свой суп ваши длинные языки! — Он страшным молниеносным движением выхватил шпагу и сделал выпад в сторону главного остряка. Тот вскрикнул от боли, у него оказалось проколото плечо.
— Что за чертовщина! — крикнул второй, и у него тотчас была рассечена мышца бедра.
— Да это сумасшедший! — заорал третий и, не дожидаясь реакции незнакомца, бросился наутек. За ним, с криками, стонами и проклятьями, припустили раненые, истекающие кровью товарищи. Глеб не тронулся с места, он будто прирос к булыжной мостовой.
— А вы что же медлите, господин студент? — опустив шпагу, приблизился к нему человек в маске. — Вы, должно быть, храбрее своих друзей?
— Отнюдь нет, — покачал головой Глеб. — А не бегу я потому, что узнал ваш голос, граф…
— Мой мальчик! — Тот спрятал шпагу в ножны, снял маску, обнажив изъеденное оспой лицо, и заключил студента-медика в свои крепкие объятья.
Поднявшись в мансарду Глеба, граф тотчас послал за ужином к «Провансальским братьям», в лучший парижский ресторан. Когда прибыли закуски и вино, гость и хозяин устроили славный пир, вспоминая прошлое и болтая о пустяках. О делах не было сказано ни слова, лишь на прощание Обольянинов загадочно обронил: «Скоро мне понадобится твоя помощь… — И, усмехнувшись, добавил: — Только не медицинская…»
Именно в ту ночь, когда граф неожиданно появился возле его дома в карнавальном костюме мушкетера и с дьявольским хладнокровием изранил его друзей, Глеб впервые понял, что боится своего давнего благодетеля. Лица юноши как будто коснулось горячее, смрадное дыхание зверя. Теперь Париж представлялся Глебу огромным, дремучим лесом, по которому свободно рыщет оборотень — оборотень с титулом, деньгами и связями, которые делают его еще страшнее.
Вскоре граф объявился снова, столь же неожиданно, правда, не так эффектно, как в первый раз. Он попросту поднялся в мансарду, толкнул незапертую дверь и после кратких взаимных приветствий раскрыл перед Глебом свои карты.
— Мой мальчик, ты скоро закончишь учебу, но диплом — это лишь полдела. Тебе необходима клиентура, а наживать ее молодому врачу трудно, ох, как трудно… К счастью, я в состоянии тебе помочь, и все уже устроил.
— Каким образом? — насторожился Глеб.
— Не важно, — загадочно ответил Обольянинов. — Тебя будут приглашать в некоторые дома Сен-Жерменского предместья. В очень богатые и знатные дома, — уточнил он. — И конечно, ты захочешь отплатить мне добром за добро и не откажешься кое-когда поставлять некоторую информацию…
— Проще говоря, вы решили сделать из меня шпиона? — горько усмехнулся студент.
— А как ты полагаешь, любезный друг, во что обошлась мне твоя учеба в Сорбонне? — ответил вопросом на вопрос граф. — Если бы не мои связи и деньги, ты так и пропал бы в своем бродячем цирке. Поэтому, будь любезен, возмести хотя бы малую часть того, что я на тебя истратил за все эти годы. Ты уже не ребенок и должен понимать…
Вскоре Глеб сделался домашним доктором в нескольких аристократических русских семействах. Для начинающего врача это был блестящий дебют. По документам он значился австрийским подданным Вальтером Буззатти, уроженцем Генуи. Прислушиваться к разговорам, которые его пациенты и их гости вели на политические темы, и передавать их содержание графу оказалось не так уж сложно… Молодого человека очень скоро оценили в Сен-Жерменском предместье — прежде всего за его хорошие манеры, умение держаться, а также не в последнюю очередь за чуткость и компетентность. А после того как доктор Буззатти поставил на ноги безнадежную больную с тяжелой формой анемии, которой другие, более опытные доктора давали всего несколько недель жизни, его слава загремела по всему аристократическому предместью. У него начали лечиться здоровые, а это самый верный показатель того, что врач приобрел репутацию. «Этот австрияк с итальянской фамилией далеко пойдет, — в один голос твердили преданные пациенты. — Он станет самым знаменитым парижским доктором». Слухи о нем распространялись по салонам с быстротой эпидемии, число пациентов молодого доктора росло с каждым днем. Это начинало раздражать графа, так как времени, свободного от практики и пригодного для шпионажа, у Глеба совсем не оставалось. Однако когда доктора пригласили в дом мадам Свечиной, Семен Андреевич потирал руки от удовольствия.
— Тебе, друг мой, необходимо прижиться в гнезде этой «божьей коровки», — наставлял он «шпиона поневоле». — Там бывают весьма интересные людишки!
Но планы Обольянинова, начав осуществляться так удачно, вмиг разрушились. Глеб узнал в одной из посетительниц салона свою кузину Елену и напомнил ей о себе, представившись как князь Белозерский.
— Что ты наделал, идиот?! — орал на него граф, забыв в этот миг свою обычную ласковость, раскрасневшись так, что его рябое лицо сделалось попросту устрашающим. — Теперь все поймут, что ты за птица, поймут, что ты шпионил! Тебе надо срочно исчезнуть из города, нет, из страны, сменить документы… Столько хлопот из-за дурацкой выходки!
Глеб не скрывал радости по поводу того, что карьера преуспевающего молодого доктора Вальтера Буззатти рухнула, едва начавшись. Ему совсем не импонировало жить под чужой фамилией и оказывать графу услуги наушника и соглядатая.
Он был незамедлительно отправлен в Геную на неопределенный срок. Наслаждаясь каникулами, Глеб посвятил себя изучению санскрита, прочитав на этом древнем языке несколько старинных книг по медицине. Также он продолжал ставить химические опыты в своей лаборатории. Однажды его позвали к умирающей от коклюша маленькой девочке. Он прописал ей лекарство, рецепт которого вычитал в средневековой арабской книге. Местный аптекарь такого средства не знал. Фармацевт лишь пожимал плечами, делал родителям девочки знаки, показывая, что доктор ненормальный. Тогда Глеб сам изготовил лекарство в своей лаборатории и двое суток ухаживал за больной, не отходя от ее постели. Вскоре девочка пошла на поправку. О талантливом молодом докторе вмиг узнало все побережье. Глеба наперебой приглашали и в богатые, и в бедные дома. Денег за лечение он ни с кого не брал, а если состоятельный пациент все же навязывал ему гонорар, монеты в тот же день перекочевывали к больным беднякам, которых навещал Глеб. Ему пришлось принять не одни сложные роды, сделать несколько хирургических операций, в том числе ампутаций… Он уже чувствовал себя настоящим опытным эскулапом… Но внезапно приехавший из Парижа граф Семен Андреевич положил конец его практике.
— Благотворительностью занимаешься? — с упреком бросил он доктору. — Со мною, стало быть, расплатился? Вот что, дорогой мой, собирайся-ка ты в Петербург. Есть там у меня одно дельце. Сделаешь — и ступай на все четыре стороны, неволить больше не буду.
— В Петербург?! — обрадовался Глеб. — Значит, я увижу брата!
— Только посмей опять наделать глупостей! — заорал на него Обольянинов. — Ишь, как по родне соскучился! Прежде видеть и слышать их никого не желал, и вдруг — вот вам! С меня достаточно истории с кузиной! Ты будешь жить под чужим именем…
