— Чего там?
С кривых корней старой разлапистой ели свисал большой полусгнивший тряпичный сверток. Подобравшись ближе, братья разглядели торчащие из-под тряпки череп скелета и окостеневшую кисть руки.
— Вот те и мертвяк, — констатировал Демьян.
— Откель он тут? — прошептал потрясенный увиденным Потап.
— Откель-откель, — передразнил его брат. — Нас это не касаемо. Гони-ка ты ужо в деревню за старостой, — строго приказал он, — а я покамест топором помашу. Денек не ждет…
Демьян чуждался покойников и брезговал ими. Он больше ни на шаг не приблизился к скелету и, как только Потап скрылся за деревьями, отошел подальше от того места и принялся рубить деревья с особым рвением. Но в какой-то миг остановился, разогнул спину, замер на месте. Топор выпал у него из рук. Он смотрел в сторону болотца, взгляд сделался туманным, потусторонним. Его вдруг затрясло, залихорадило, и весь он облился потом…
Епифан Скотников хоть и был мужиком «дохлехоньким», но оказался храбрее братьев. Подошел к находке вплотную и стал досконально ее рассматривать, то и дело причитая:
— Ну, не ко времени-от! Чуток бы еще в землице полежал, отдохнул бы-от. Так нет же, выпрыгнул, как черт из табакерки!
— Ты баешь так, будто с малых лет с ним водился, — крикнул с другого конца поляны Демьян, продолжая работать.
— Не-а, я с барами не вожусь, — ответил староста.
— Откель ты взял, что он из бар? — вмешался Потап, ловко орудуя топором.
— На туфель-от глянь!
— На какой такой туфель? — не понял тот.
Примерно в трех саженях от скелета на болотной кочке действительно лежала черная туфля, по-видимому, слетевшая с усохшей ноги во время бури.
— У нас с тобой-от лапти, а у бар туфель, — доходчиво разъяснил Скотников.
Он взял туфлю и покрутил ее в руках.
— Подкова-от жалезная…
Староста поскреб пальцем каблук, очистив его от грязи, и продолжал:
— На ей закорючки каки-то… Буквы, что ль? Не наши вроде… И цифири…
— Как мыслишь, давно он тут «отдыхает»? — спросил Демьян.
— Давненько…
— А на костях еще кой-где мясцо видать, — брезгливо поморщился старший Никитин.
— Цифирь тут, Демьян, на подкове-от, — не своим голосом заговорил Скотников, — тысяча осемьсот двенадцать…
— Двенадцатый год?! — разом воскликнули братья, раскрыв от удивления рты.
— Тут копытом сам леший-от вдарил, не иначе! Чтоб его, паскудника, подбросило да об земь треснуло! — запричитал староста и заметался по поляне, размахивая руками. — Не ко времени нам этот барин-от! Лес не успеем заготовить, как понаедут приставы. Еще того хуже, начнут деревенских-от в управу таскать, душу выматывать!
— Погоди, Епифан! — перебил его старший брат. — Неча зря языком молоть! Ты когда в управу собирался?
— Завтра о полудни…
— Вот и езжай. Ему, — он кивнул в сторону болотца, — все едино, хоть и завтра. Он тут скольки пролежал?
— Скажешь там, мол, после бури покойник из болота вышел, — вставил Потап и тут же добавил, разведя руками: — А кто таков, не знамо…
— И насчет деревенских, ты опять же зря, — продолжал успокаивать старосту Демьян. — До деревни отсюдова две версты, а то и поболее будет, а Большая дорога — вона, рядом! — Он указал в сторону тракта и заключил: — Дураку понятно, что его с дороги снесли сюда и кинули в трясину…
— А ведь и верно, — припомнил Скотников, — прежде тут трясина была, а ноне обмельчало…
Доводы Демьяна его немного успокоили. Он присел на поваленное дерево и задумался. Братья ни на секунду не останавливались: очищали стволы деревьев от веток, разрубали на несколько частей, взваливали на телеги. Епифан почесал в затылке, достал из-за пазухи мешочек с махоркой, открыл его и протянул братьям со словами:
— Угощайтесь махорочкой-от, работа пойдет повесельче…
Если бы старшему Никитину три дня назад кто-нибудь сказал, что «жидомор» будет делиться с ним махоркой, он рассмеялся бы тому человеку в лицо. А если бы тот еще добавил, что Демьян одолжится табаком у кровососа и скажет ему «благодарствуйте», то разговор бы и вовсе закончился руганью.
Братья еще долго оглашали ельник звонким чиханием, а староста ходил по крестьянским избам, сбивал мужиков в помощь Никитиным. Он решил ехать в управу с самого утра, предчувствуя для деревни огромные беды из-за найденного в лесу покойника.
Приехавшие на другой день полицмейстер и частный пристав тоже были весьма озадачены, после того как братья Никитины с трудом сняли скелет с корней старой ели, проросших сквозь него тут и там. Из полусгнившего плаща выпал кожаный футляр, ставший бурым от болотной тины, а также три небольших цилиндра, разных в диаметре.
— Вот те на! — воскликнул полицмейстер Тихомиров, долговязый, с белесыми усами и сморщенным наподобие моченого яблока лицом. — Футлярчик-то из воловьей кожи, непотопляемый.
— И труба в придачу, — добавил пристав Костюков, неловко скручивая цилиндры в подзорную трубу. Его звероватое, опухшее после многодневной попойки серое лицо, заросшее грязной щетиной, казалось сонным, бесцветные навыкате глаза, посаженные необыкновенно близко по бокам кривого носа, обильно слезились с похмелья.
— Это что ж получается? Господин морской офицер изволили-с утонуть в нашем болоте? — прыснул долговязый.
— Выходит, так, — вяло усмехнулся кривоносый и слегка трясущимися руками расстегнул футляр.
Окружившие полицмейстера и пристава крестьяне с нескрываемым любопытством придвинулись поближе, в надежде увидеть что-то из ряда вон выходящее.
— Куды прете! — заорал на них Тихомиров, схватившись за эфес сабли.
Мужики отступили, но взгляды их прямо-таки впились в футляр. Каково же было их разочарование, когда запойный пристав извлек оттуда слежавшуюся бумажонку. По поляне волной прокатились вздохи. Кое-кто махнул рукой и пошел восвояси. Однако жандармы воодушевились.
— Казенная вроде, — пробормотал Костюков.
— Ну-ка, дай! — выхватил у него бумагу полицмейстер и первым делом стал рассматривать подпись и печать.
— Что там? — не терпелось знать запойному приставу, и он попытался заглянуть начальнику через плечо, при этом приподнявшись на цыпочки, так как росточка был совсем невысокого.
— Боже праведный! — воскликнул вдруг тот. — Да ведь здесь подпись и печать покойного государя императора!
— Что же получается? — опешил пристав. — У нас тут в болоте лежит государственное лицо?! Царев человек?!
Мужики настороженно притихли. Слишком долго ждали милости от Благословенного, а не дождавшись, не решились впрямую его обвинить в несправедливости. По губерниям ходили смутные толки, что воля все же была дана, но ее утаили чиновники и помещики. И вот, покойный царь посылал им с того света весточку — за своей подписью, за печатью… Может, не напрасно случилась вчера ночью буря? Может, пришла свобода от постылого ярма и принес ее «царев человек»?
