Обе римские маски на мгновение прислушались. Дуновение легкого ветерка тотчас донесло до них звуки клавесина. Не говоря больше ни слова, Прозерпина и Марс двинулись в сторону Колоннады Аполлона. Они не заметили, как от старого полусгнившего дуба отделилась высокая тень и последовала за ними.
Елена вглядывалась в темные воды Славянки, чтобы увидеть в них свое отражение, но в сгустившихся сумерках вместо лица различала лишь черное пятно в обрамлении извивающихся, словно змеи, водорослей. Грустные мысли терзали ее. «Может быть, зря я так обошлась с Евгением? — спрашивала она себя. — Он бы выслушал, понял… Но нет, нет! Он никогда не узнает о моем ребенке, зачатом в грехе! И мне нельзя его видеть!»
Афанасий изо всех сил нажимал на весла. Он тоже был тревожен и невесел. Дед Митрич, одолживший им лодку, сперва покачал головой при виде его опухшего, избитого лица, потом перевел взгляд на дешевую маску, которую тот держал в руках, и, наконец, оглядел спутницу Афанасия.
— Эх, детки, — заскрипел он, — далеко вы в таких нарядах не уплывете.
— Это почему же? — возмутился раскольник.
— Разве не говорил я тебе, что матушка Марья Федоровна любит старую моду, не признает современного фасона?
Старик и в самом деле предупреждал об этом Афанасия, но тот не придавал значения таким пустякам.
— А на тебе, глянь-ка, поношенный сюртучишка из немецкой лавки, — продолжал дед Митрич, — а барышня в платьице без фижмов. Да и маска твоя скоморошья не годится для царского маскерада… — Он еще несколько минут разглагольствовал и в конце концов заключил: — Нет, парень, не доплыть тебе до матушки Марьи Федоровны. Наши ребятушки гарнизонные тебя вмиг схватят, потащат за ушко, да на солнышко…
— Это мы еще посмотрим, кто кого за ушко! — храбрился Афанасий. Садясь в лодку, он подмигнул побледневшей Елене: — Ничего, сестрица, не грусти! Где наша не пропадала! Прорвемся!
Когда на берегах Славянки в свете масляных фонарей замелькали люди, спешившие во дворец, Афанасий убедился в правоте деда Митрича. Все были одеты либо в маскарадные костюмы, либо по старинной моде. Они с Еленой смотрелись белыми воронами.
— Все напрасно, — в отчаянии прошептала юная графиня, — нас не пустят к императрице…
Афанасий молчал. Он то и дело оглядывался по сторонам, ища выход из затруднительного положения, в котором они оказались по его вине. Вдалеке уже виднелась Пиль-башня, щедро освещенная фонарями. Внезапно в воздухе заметались разноцветные фейерверки, откуда-то грянула музыка, раздались веселые возбужденные крики.
В это время Афанасий заметил некое движение в березовой роще, что тянулась по левому берегу реки. Там появились две фигуры в блестящих маскарадных костюмах. Женщина, смеясь, убегала от мужчины. Тот поймал ее за руку и резко развернул к себе, она тотчас оказалась в его объятиях, и обе фигуры застыли в долгом, томительном поцелуе.
Афанасий осторожно причалил к левому берегу и привязал лодку к стволу березы, стоявшей почти в воде.
— Что случилось? — встревожилась Елена.
— Не беспокойся, сестрица, — шепнул тот. — Посиди в лодке, я мигом управлюсь.
И он исчез в темноте леса. Сердце девушки тревожно забилось. Не раздумывая ни секунды, она выпрыгнула из лодки и побежала вслед за Афанасием.
Глава десятая
Иногда старые друзья и близкие родственники бывают совсем не рады друг другу
Афанасий, подобно хищнику, почуяв добычу на расстоянии, уже не мог ее упустить. На бегу он вынул из-за пазухи нож, который всегда держал при себе. Ему хватило десяти шагов, или, вернее, прыжков, чтобы настичь любовников в чаще леса. Те все еще не могли оторваться друг от друга, но, заслышав хруст ломающихся веток, в страхе обернулись. Появившийся перед ними богатырь был вполне цивилизованно одет, однако его опухшее от побоев лицо и нож в руке выглядели слишком красноречиво.
— А ну, живо скидывайте одежу, — процедил он, — если жизнь дорога!
— Но по какому праву… — начал было мужчина в съехавшем на затылок парике, но бывший колодник не дал ему договорить, наотмашь ударив по лицу левым кулаком. Тот, не устояв на ногах, рухнул наземь, а его спутница закричала жалобным, тонким голоском:
— Караул! Убивают!
В парке двигались толпы веселящихся масок, гремела музыка, и этот призыв не был услышан. Однако кое-кто все-таки откликнулся. За спиной Афанасия возникла тонкая тень его спутницы.
— Ты что, снова разбойничать вздумал? — всплеснула она руками.
— Вовсе нет, сестрица, — ласково ответил ей Афанасий, пряча за пазуху нож. — Мы только одолжимся костюмами у этих добрых людей и поплывем дальше.
При этом он приподнял поверженного им господина за ворот расшитого золотом восточного халата. Господин изображал какого-то турецкого пашу, причем, в довершение достоверности, оказался совершенно лысым, когда Афанасий содрал с него чалму.
— Да-да, забирайте все, — залепетал лысый господин, придя в себя, и сам начал раздеваться.
Его спутница, наряженная в костюм лесной нимфы, прижалась спиной к дереву и дрожала всем телом.
— Сударыня, — сложив руки на груди, обратилась к ней Елена, — вы совершите великодушный поступок, одолжив мне платье. Я должна непременно увидеть вдовствующую императрицу, а в таком наряде, как у меня, это невозможно. Я верну вам платье, как только поговорю с императрицей…
Женщина смотрела на нее расширенными от ужаса глазами и продолжала дрожать. От страха она явно не поняла обращенных к ней слов. Тогда Елена, не видя другого выхода, взяла ее за руку и, продолжая успокаивать, повела в кусты, где они смогли переодеться. Женщина подчинилась покорно и в ответ на благодарности и обещания, которыми сыпала графиня, не вымолвила ни звука.
Не прошло и четверти часа, как Афанасий и Елена подплыли к Пиль-башне. В своих новых роскошных костюмах они беспрепятственно сошли на берег, смешавшись с веселящейся толпой.
— Как вы думаете, виконт, возможна ли революция у нас в России? — продолжал донимать де Гранси великий князь.
Они стояли на берегу Круглого озера. Здесь было тише, темнее, чем на главных аллеях и дорожках. Фейерверки, то и дело взметавшиеся над парком, призрачно освещали мужественный античный профиль Николая. Его серьезное вдумчивое лицо, царственная осанка навели виконта на мысль: «Вот кому пристало сидеть на русском троне! Да только третий сын в царской семье вряд ли когда-нибудь удостоится такого права…»
— Разве не было у вас Пугачева? — ответил он вопросом на вопрос.
— Это не то! — решительно отмахнулся Никоим. — Пугачев объявил себя царем и собрал под свои знамена отчасти обманутых им, отчасти недовольных, а в основном диких инородцев. А ваша революция свергла монархию как государственный строй, провозгласила республику и уравняла в правах все сословия, даже евреев!
