— Я могу и сейчас следить, — вызвался мальчуган.
— В этом наряде ты будешь привлекать к себе внимание, — указал Евгений на его малиново-голубую ливрею, расшитую золотом. — Надо одеться попроще…
Когда Елена возвращалась из Гавани, она увидела, как от табачной лавки отъезжает богатый экипаж, запряженный четверкой вороных коней. На запятках кареты скорчился маленький лакей, который напомнил ей шуваловского мальчишку. Она даже замерла от изумления, а потом сказала себе: «Нет, не может быть! Откуда бы ему здесь взяться? И ливрея у него не шуваловская…»
Она поспешно вошла в лавку.
— А по вашу душу приезжали двое, — с порога огорошила ее Зинаида и добавила с ухмылкой: — Наверное, дядюшка соскучился, послал за вами. Я наговорила им небылиц, поклялась, что жильцов не держу. Между прочим, очень обходительные господа. — Лавочница погляделась в зеркальце, висевшее за ящиком с выручкой, и поправила завитки на висках. — Один из них просто красавец!
Елена попросила ее описать обоих гостей. Тот, кого Зинаида звала красавцем, показался ей незнакомым. Второй был очень похож на Евгения, но девушка тут же сказала себе: «Вздор! У Эжена парализованы ноги, он прикован к своему креслу и не может запросто разгуливать по Петербургу…» И хотя она была убеждена в своей правоте, сердце вдруг защемило. Весь последний месяц Елена старалась не думать о бывшем женихе, и это ей вполне удавалось. И вот его образ вновь проплыл перед глазами, и юная графиня едва сдержала слезы. Если бы Евгений каким-то чудом здесь оказался, она была бы счастлива лишь его присутствием. «Глупые мечты!» — оборвала себя Елена. Разве вправе она забыть, что нелепо, наивно предалась подлому и пошлому провинциальному фату! Теперь она больше не смеет мечтать об Эжене, да и он, узнав о ее позоре, во второй раз отречется от невесты. Нет, лучше им не встречаться никогда.
Зинаида тем временем продолжала муштровать ученицу. Девочка изо всех сил старалась угодить своей благодетельнице, но, как ни старалась, не могла заслужить ни единой похвалы. Ей никак не давалась любезная улыбка, которой полагалось встречать покупателей. Лавочница все чаще хмурилась: «Экая деревянная!»
— Думаешь, те люди поверили, что я тут не останавливалась? — спросила Елена.
— Не знаю, — пожала плечами Зинаида. — Тот, второй, который все время хмурился, наверное, не поверил. Вам лучше в ближайшие дни пожить у Афанасия, вдруг опять нагрянут!
— Да, я ведь не успела тебе сказать, — опомнилась Елена, — Афанасий пропал…
— Как это пропал?
— Его по тому адресу, который ты мне дала, нет. Хозяйка флигеля говорит, что в первый вечер он принес свой узел, после вышел зачем-то и больше не возвращался. Сегодня третий день, как о нем ничего не слышно!
— Странно, — задумалась Зинаида. — Может быть, он опять в Павловск поехал, ваши дела устраивать? Когда назначен маскарад?
— Через два дня, а его нигде нет! — Елена в отчаянии ломала руки. — Если бы он поехал в Павловск, то обязательно предупредил бы меня. Он знает, что я места себе не нахожу все эти дни! Нет, с ним что-то случилось. Надо его искать.
— А я догадываюсь, где это он позабыл о времени… — загадочно улыбнулась Зинаида.
— На что ты намекаешь?
— Тогда уж, на кого. Афанасий у веселых девиц, не иначе! — торжественно объявила лавочница.
— Не может быть, — поморщилась Елена.
— Да что вы в этом понимаете, сударыня! Даже такой оголтелый праведник, как мой братец, все-таки остается мужчиной. А в Гавани дешевого товара, то бишь, гулящих девок — пруд пруди. Они его подцепили и уволокли в какой-нибудь притон. После стольких лет воздержания он не выдержал, сломался!
— И кто же его будет искать среди этих… тех? — робко поинтересовалась юная графиня, которую убедил авторитетный тон лавочницы.
— Как это кто? Да вы и будете! — засмеялась Зинаида, не скрывая злорадства. — Вам он надобен, не мне. А я по вашим делам тоже бегать не могу, уж извините! Я трудами кормлюсь, ничем иным!
Елена должна была признать ее правоту. Она отчаянно нуждалась в помощи Афанасия, его внезапное исчезновение стало для нее катастрофой. Сегодня днем, переговорив с хозяйкой флигеля, она даже хотела подойти к одной девушке, стоявшей неподалеку, у подворотни, и расспросить ее об Афанасии на случай, если хозяйка что-то путает или лжет… Но проститутка была так вызывающе одета, так нелепо раскрашена, что Елена не решилась к ней приблизиться. Да, Зинаида права. Кому же, как не ей, искать Афанасия? Он дважды спас ей жизнь, дважды уберег от насильников, а она постеснялась всего-навсего заговорить с уличной девицей. «На что же я тогда гожусь?!» Ее лицо загорелось, Елена повернулась и, не говоря ни слова, пошла к двери.
— Эй, куда вы? — окликнула ее Зинаида.
— Пойду искать Афанасия, — заявила та.
— На ночь глядя?! Вы в своем уме?!
Сумерки только начинали опускаться на остров, но с Невы приполз густой туман, мгновенно стерший очертания дома напротив лавки. Взглянув в окно, Елена поежилась. Пускаться одной в эту серую муть было так же страшно, как прыгать в омут.
— Возьмите с собой хотя бы Машу, — предложила лавочница, подтолкнув девочку к дверям. — Не могу ведь я, в самом деле, закрыть лавку, сейчас самая торговля…
Маша с неподдельным страхом смотрела на Елену. Из своего недолгого опыта бродяжки она уже знала, как опасен Васильевский ночью. В особенности ее пугала Гавань, кишащая проститутками и пьяными матросами.
— Какой мне толк от малютки? — качнула головой Елена. Хоть графиня была всего на три года старше Маши, девочка казалась рядом с ней ребенком, истощенным и чахлым.
— От малютки?! — возмутилась Зинаида. — Меня вот такую выдали замуж за старика-душегуба! И ничего, выжила, еще закопала его, старого черта!
— Я сама дойду, куда мне надо, — отмахнулась Елена и отворила дверь.
— Так ночуйте уж сразу у Афанасия, не возвращайтесь! — крикнула ей вдогонку лавочница.
Елена снова пустилась в путь, который только что преодолела дважды. Она терзалась жгучей тревогой и потому едва отмечала взглядом вечерние улицы, прохожих, проезжающие мимо экипажи. Девушка опомнилась от своих невеселых раздумий только в Гавани. Ее поразило царившее вокруг оживление. Прислушавшись к разговорам, она поняла, что в порт только что прибыл английский фрегат. Заморские корабли совсем недавно стали пропускать в столицу по приказу императора Александра, и они вызывали у петербуржцев невиданный ажиотаж. Неожиданно Елена была подхвачена толпой зевак, из которой оказалось не так просто выбраться. Ее теснили, толкали локтями, ноги уже не слушались девушку, и в конце концов она очутилась возле самой пристани, на которую только что опустили трап. «Лошадей привезли!» — прокричал кто-то над самым ее ухом. «Буцефалов», — уточнил другой голос. «Сейчас будут выгружать!» — радовался даровому зрелищу третий. В этот миг на самом верху трапа показался человек, при виде которого в толпе пробежал изумленный ропот. Это был мужчина лет пятидесяти, высокого роста, сухопарый и узкоплечий. Он был одет по моде прошлого века в атласный камзол бледно-лилового цвета с серебряными позументами на манжетах и обшлагах, на ногах у него красовались высокие кожаные ботфорты, на голове — треуголка, в тон камзолу и также расшитая серебром. Весь его костюм представлял собой последний крик парижской моды перед известными событиями 1789 года. В руке мужчина держал роскошно украшенную трость, однако хром он не был и выглядел молодцевато. Казалось, перед толпой явился призрак вельможи минувшего века — правда, в ботфортах, а не в туфлях на высоких красных каблуках.
