— Вот как?! — удивилась и в то же время обрадовалась Евлампия. То, что Елена крепко сдружилась с одним из братьев, вполне соответствовало ее планам. — Поставь-ка самовар! — приказала она Архипу. — И принеси его прямо сюда, да так, чтобы ни одна живая душа не прознала!
— И ты, матушка, с ними заодно? — неодобрительно заметил старик и, безнадежно махнув на карлицу рукой, поплелся за самоваром, на ходу громко зевая, почесывая спину и посылая проклятия едким чуланным клопам.
Вскоре уже все трое сидели за письменным столом Дениса Ивановича и пили чай. Евлампия, несмотря на столь поздний час, вовсе не настаивала на том, чтобы Глебушка немедленно шел спать. Ей было важно, чтобы он провел как можно больше времени в обществе кузины. А вот Архипа она не раз отсылала обратно на лежак, в чулан, но тот, окончательно проснувшись, предпочел сидеть возле пылающего камина, греть старые кости и время от времени подбрасывать в очаг дрова. Что касается брата с сестрой, то они не могли надышаться друг на друга и все больше проникались взаимной симпатией. Впоследствии они вспоминали эту ночь в библиотеке как одну из самых счастливых в своей жизни. Карлица с умилением смотрела на обоих, и сердце ее переполнялось радостью. Наконец Елена начала рассказывать ей о своем дне, проведенном в доме губернатора, о молодом офицере, посоветовавшем просить заступничества матери-императрицы, и о подорожной бумаге, подписанной графом Ростопчиным.
— Тебе нельзя тянуть с дорогой, — всполошилась карлица. — Вдруг начнется оттепель!
Но тут вмешался до сих пор безмолвный Архип.
— Оттепель нынче рано не жди, матушка! — твердо сказал старик.
— Это почему же?
— Видала, вчера снегири на деревьях висели, что твои яблоки? Стало, весна не скоро наступит, а вот мороз погуляет вволю, еще потешится!
— И все равно не затягивай с дорогой, — настаивала Евлампия. — Денег я тебе раздобуду. А ты с утра пошли записку Софьюшке, доброй душе. Пускай отец ее договорится насчет почтовой кареты, коли уж начал делать добрые дела! И пусть даст тебе в дорогу одну из своих служанок!
— Ну, это уж слишком, Евлампиюшка! — качнула головой Елена. — Как я могу о таком просить?
— Одной девушке путешествовать негоже, — строго сказала нянька, — уж я-то знаю. Поскиталась вдоволь на своем веку. А губернатора попросить не стыдно, этот, чай, не обеднеет!
— А где же ты денег-то возьмешь? — поинтересовалась Елена. — Неужто у дядюшки станешь просить?
— Мне есть, у кого попросить, — задумчиво произнесла Евлампия. — Не твоя это печаль, Аленушка!
— А князек-то наш того… притомился! — вдруг негромко рассмеялся Архип.
И в самом деле, Глебушка давно спал, склонив голову на стол, убаюканный теплом и женскими голосами. Старый слуга бережно взял его на руки и понес в комнаты. За ним последовали и Елена с карлицей. Евлампия снова уложила юную графиню в свою постель, а сама вернулась в покои детей. Но до комнат Борисушки она не дошла, остановившись возле портрета княгини Натальи Харитоновны.
— Прости меня, Наталичка, — прошептала она, — уж как я ни гадала, а вижу, что надо так поступить.
Евлампия встала ногами на кресло и, дотянувшись своими крохотными ручонками до нижней планки рамы, с усилием надавила на сердцевину выгравированного цветка. Втот же миг цветок вместе с частью облицовки сдвинулся в сторону и раскрыл выдолбленный в массивной раме тайник. Евлампия достала оттуда свернутые в трубочку ассигнации и вернула цветок на прежнее место. То были деньги Натальи Харитоновны, те самые, которые тщетно пытался найти князь Илья Романович. Он перевернул вверх дном дом на Пречистенке, а деньги тем временем спокойно хранились в портрете, висевшем в Тихих Заводях. Когда писался этот портрет, княгиня, предвидя свою скорую кончину, заказала художнику Вехову специальную раму с тайником. Она доверила его содержимое только своей любимице, памятуя об ужасном пороке князя. Эти деньги, всего пять тысяч ассигнациями, Евлампия должна была тратить исключительно на нужды детей, но обстоятельства изменились. Князь получил огромное наследство, при этом намерения воскресить свое картежное прошлое у него не наблюдалось. Чтобы хоть частично восстановить справедливость в отношении Елены, карлица решила отдать эти деньги девушке. Принять такое решение было нелегко. Она нарушала обещание, данное покойной покровительнице, и ее не покидало ощущение, что портрет смотрит на нее с укоризной. Напоследок она еще раз взглянула в кроткие глаза княгини и прошептала:
— Прости, родимая!..
Утром она вручила изумленной Елене деньги и тут же, не дав ей опомниться, протянула девушке Библию:
— Поклянись на Евангелии, что когда справедливость в отношении тебя восторжествует, ты не оставишь своих братьев, Бориса и Глеба, нищими и обеспечишь их всем необходимым!
— Клянусь! — твердо произнесла Елена, положив ладонь на истертый черный переплет.
Софи еще нежилась в постели, когда ей принесли записку от Елены. Она тут же приказала подавать одеваться и еще до завтрака успела заглянуть в кабинет к отцу, просматривавшему утреннюю почту.
— А, Софьюшка, ни свет ни заря! — обрадовался он дочери. — Что подняло тебя в такую рань?
— Дело, папенька, очень важное дело, — серьезно начала Софи.
— Что-то еще нужно твоей подруге? — догадался граф. Вид у него был самый мирный, он даже не отложил письма, которое читал до прихода дочери.
— Ей нужна почтовая карета и одна из наших служанок в компаньонки, — разом выпалила Софи.
— И еще казачка на облучок? — пошутил Федор Васильевич. — Французы говорят: «Аппетит приходит во время еды». Как я погляжу, твоя подруга не такая уж скромница.
— Если вы ей не поможете, мне придется обратиться к маман.
— Это шантаж, Софи! — погрозил ей граф.
Он пребывал сегодня в благостном настроении, и, казалось, его ничто не может возмутить. Софи давно не видела папа таким. Судя по всему, он получил письмо от графа Семена Воронцова, а уж тот всегда умел поднять настроение отцу. Старый друг оставался ему верен и, несмотря на всеобщий бойкот, всячески старался ободрить и поддержать губернатора.
— Мы ведь с тобой договорились, душа моя, — ласково напомнил Федор Васильевич, — ни слова маман.
— Папенька, вы ведь понимаете, что Елене надо уехать как можно скорее, — смягчила она тон и послала отцу такую нежную улыбку, какой он от средней дочери прежде никогда не удостаивался. — В ростепель будет непросто добраться до Санкт-Петербурга.
— Понимаю, Софьюшка, но достать сейчас почтовую карету… Лошади все мобилизованы… — Он выдержал паузу и снисходительно вздохнул: — Ну что с тобой сделаешь, попробую.
— Спасибо, папенька! — бросилась Софи на шею отцу.
— А вот насчет компаньонки надо крепко подумать, — продолжал он в том же добродушнейшем тоне. Ему льстило, что у него с Софи теперь появился секрет от Екатерины Петровны, ведь средняя дочь всегда была ближе к матери и считалась ее любимицей. — Лишней прислуги, как тебе известно, у нас в доме никогда не водилось. А что, если нам отправить в дорогу мадам Бекар, новую гувернантку Лизы? Пока она путешествует, ты могла бы сама позаниматься с сестрой.
