«Боялся, потому что мамаша била, – мрачно усмехнулась Наташа. – Она-то это любила. По Домострою детей воспитывала! А еще дрожал, что соседи, то есть родители, заявятся и накроют. Они ведь ничего не знали! Какая бы ни была у него мать, но такой подлости в ней нет! Она жадюга, деспот, но не преступница!»
– Так вы не узнали его, когда увидели?
– Мне казалось, я впервые его вижу.
– И по вашим словам, он боялся, что на крик придут соседи?
Она подтвердила:
– Он очень боялся, только я тогда всего не поняла. Мне казалось, он просто трус, а он, оказывается, боялся, чтобы мать не узнала…
– По-вашему, родители ничего не знали?
Наташа развела руками:
– Думаю, что нет. Не такие это люди. Поймите, Елена Юрьевна была нам всем вместо матери. Нас осталось четверо детей, и она всех опекала. А это нелегко – старшему было всего десять, а сестре – шесть месяцев. И думаете, за деньги? Совершенно даром.
Это тоже было записано, и Наташа слегка перевела дух. Ей очень не хотелось оклеветать соседку, но она уже понимала, в каком сложном положении та оказалась.
– А о своих отношениях с библиотекаршей этот Замятин, – фамилия была произнесена с ироническим ударением, – ничего вам не говорил?
– Нет. Упомянул о ней мельком. Сказал, что сестра брала у нее хорошие книги, вот и все. Хотя, потом…
Она замялась.
– Потом одна женщина сказала мне кое-что еще. Что Димка – она его так называла – бывал у Татьяны в бараке, и что она видела Анюту, которая вместе с ним выходила из комнаты. Я тогда была поражена. Татьяна ничего об этом не говорила. Она вообще не верила, что у Анюты мог быть какой-то парень.
– А вы спрашивали ее об этом?
– Да, неоднократно.
– А о чем еще?
Наташа вздохнула:
– Да о многом спрашивала. Обо всем, что касалось смерти моей сестры. Завели же дело о самоубийстве, но так ничего и не нашли. Теперь, когда Татьяна умерла, вы спрашиваете. Неужели кому-то нужно было умереть?
Ей не ответили. Наташа грустно усмехнулась и рассказала о своих отношениях с Татьяной.
– Значит, вы спрашивали, не знает ли она о пропавших деньгах?
– Она ничего не знала. По крайней мере сказала так. Потом я спросила, что ей известно о Егоре, ну это…
– Мы знаем.
– И еще, о книгах. У сестры пропали книги, а оказалось, она их в библиотеку подарила. Перед самой смертью. Готовилась…
На этот факт обратили особое внимание и детально записали все происшествие с книгами, и даже все названия, которые Наташа смогла вспомнить.
– А еще о кошке я спросила… У Анюты была кошка. И вот она принимает столько таблеток, а о кошке даже не вспоминает. Ни форточки открытой, ни еды на кухне – ничего. Зверь с ума сошел, бедный, удрал, когда открыли дом.
– И что?
Наташа удивленно подняла взгляд:
– Как что? Это жестоко! Моя сестра не поступила бы так…
– Но поступила же?
– Не понимаю, – женщина сразу погасла. – Она всегда всех жалела, никому вреда не делала. Думаю, что в тот миг она была не в себе. Кто-то уж очень ее измучил.
– А кто это мог быть?
– Дмитрий. Я не сомневаюсь, что он.
Потом разговор принял другое направление. Она подробно рассказала о тайнике в часах, о впечатлениях от разгромленного дома. Особенно она поражалась тому, как безжалостно растерзали часы в последний раз.
– Не понимаю! Кто это сделал? Их прямо на части разобрали.
– Думаете, искали там деньги?
– Да что же еще? Но тот, кто это натворил, не знал, что денег больше нет, до него там кто-то уже побывал. – Женщина нахмурилась. – Да и про коробку тоже не знал. Если бы знал, не стал бы ломать часы, коробку в деталях не спрячешь.
О коробке тоже пришлось рассказать в подробностях. Наташа начинала уставать. Прежде она сердилась, что дело ведется небрежно, но нынешняя тщательность была еще тягостнее.
– Я думаю, что деньги украли давно, а коробку выбросили, – сказала она. – Красивая такая коробка, из-под датского печенья, с башней и озером. Я ее сразу узнаю. А тот, кто пришел воровать во второй раз, просто неудачник.
– Вам бы самой на мое место сесть, – неожиданно пошутил следователь. Это был еще не старый человек, с простым симпатичным лицом того типа, который всегда нравился Наташе. Она невольно улыбнулась:
– Куда мне! Мое дело – русский язык и литература. Просто я много думала об этом…
Ее поблагодарили, еще раз уточнили московский адрес и телефон, которые получили от Елены Юрьевны, и разрешили идти. Наташа встала и уже было совсем собралась в путь, как вдруг вспомнила о немаловажном деле.
– А дом я могу продать? – осведомилась она.
– Дом? Что? – удивился следователь. – А вы хотите продавать?
– Да, обстоятельства так сошлись…
На самом деле, она за последние дни поняла, что у нее самой никаких поводов продавать дом не было. Было горячее желание Елены Юрьевны, настойчивость Людмилы, расчеты мужа… Но ей самой в продаже дома не было никакой нужды.
– Просят продать, я и продаю.
– А кто просит? – невнимательно спросил следователь, снова вглядываясь в бумаги.
Наташа так же мимоходом назвала имя, но тут же об этом пожалела. Услышав, что дом желает купить Елена Юрьевна Дубинина, следователь встал на дыбы.
– Ваша соседка?!
И посыпались вопросы – что, когда, почем? Наташа сбивалась, но отвечала, и с ужасом понимала, что не должна бы отвечать… Однако сделать уже ничего не могла.
– Когда она заговорила об этом?
– Вскоре после похорон. На третий день.
– А раньше были такие разговоры?
– Нет, конечно. Там ведь жила моя сестра.
– И в какой форме она это предложила?
Наташа задыхалась. Она и сама уже чувствовала что-то неладное, но не могла себе этого объяснить.
– Она сказала, что все равно я тут жить не буду. Что мне деньги будут нужнее… И что если захочу продать, то чтобы первой продала ей.
– И сколько предложила?
У многих людей этот вопрос вызвал бы естественную скрытность. Настоящей суммы, за которую покупается и продается недвижимость, никто называть не хочет. Но Наташа сразу выпалила про двадцать пять тысяч.
– Это вас устраивает?
– Нет! Я хотела больше, по справедливости. Дом стоит больше, так зачем же мне терять деньги!
– Почему же вы согласились на эту сумму?
Наташа рассказала о Людмиле и об ее претензиях. Говорила она кратко, неприязненно, но следователь не перебивал, не переспрашивал и, казалось, все сразу понял.
