Но идти к подруге не хотелось. Наташа инстинктивно чувствовала, что если покинет это место, то никогда ничего не узнает. Все линии сходились здесь. Все улики тянулись сюда. И сюда же после работы должна была прийти Людмила.
Та явилась в половине десятого, когда начинали опускаться сумерки. Наташе послышались за окном голоса, она выглянула и узрела свою несостоявшуюся родственницу, перекликающуюся через забор с Еленой Юрьевной. Беседа была неожиданно теплой, почти доверительной. Людмила интересовалась здоровьем тучной дамы, жаловалась ей на собственные недуги и ругала врачей – разве они что-нибудь понимают? Если у человека нет денег, они и разговаривать с ним не будут!
– Это так, без денег они не лечат, – громко соглашалась соседка. – А ты чего здесь?..
– В гости.
– А-а… – протянула та, сразу меняя тон. – Ну-ну. И развернувшись, грузно зашагала в дом. Людмила скользнула на крыльцо, и Наташа в ту же секунду ей отперла.
– Вы что – поссорились? – сразу выпалила она. – Чего это она сразу завяла?
– Да ничего. Давай к делу.
Визитерша покладисто согласилась. К делу так к делу – ей скрывать нечего. Она в своих правах уверена. И Наташа снова выслушала душераздирающую историю о том, как беременная Людмила внезапно овдовела, была бессердечно обижена семьей будущего мужа, буквально выгнана на улицу. Как ей тяжело пришлось потом – даже не с кем было поделиться горем. А уж когда она узнала о будущем событии…
«Ну прямо “Отверженные” Виктора Гюго, – иронически думала Наташа. – На улицу ее выгнали, как же! Она сама кого хочешь выгонит, за тем и явилась!»
– Правда, с мужем мне повезло, – говорила та, очевидно, страшно жалея саму себя. – Я ему голову не морочила. Сразу, как он стал ухаживать, все ему выложила. А он мне – плевать, ребенок не виноват, тем более ты же замуж собиралась. Все под богом ходим. Ну и женился, хотя живот у меня уже был ой какой заметный… Когда играли свадьбу, я была уже на седьмом… И ничего – никто на мой счет не шептался!
Это она произнесла с вызовом, а затем горестно вздохнула и вытащила сигареты:
– Только мой мужик обижался, что я решила не записывать его отцом. Но я на своем настояла – чтобы отчество было правильное, как следует, а фамилия моя девичья.
– Предусмотрительно, – пробормотала Наташа.
– А ты как думала? – мгновенно ощетинилась та. – Обо всем нужно подумать. У самой ребенок, должна меня понимать.
– Люда, ты меня прости, но это уж очень смахивает на сказку, – упорно повторяла Наташа. – Ну, положим, было у вас с Ильей заявление в ЗАГСе. И сынок у тебя доношенный – слава богу. И даже, предположим, ты все это докажешь, соберешь бумажки, наймешь адвоката… И что дальше? Будешь со мной судиться?
– Буду, – спокойно согласилась та. – Если не договоримся по-хорошему.
– По-хорошему – это сколько?
Ее моментально поняли, и Людмила, не мудрствуя, назвала сумму. Наташа вскочила, толкнув стол:
– Господь с тобой! Двадцать тысяч долларов?
– Не горячись, подруга, – хладнокровно заметила гостья. – Что ты скачешь, как ненормальная? Что я такого сказала?
– Но это же куча денег!
– Никакая не куча, а ровно половина рыночной цены всего этого барахла, – она небрежно обвела взглядом стены. – Ну и земли, понятно. Я ведь походила по агентствам, поспрашивала, сколько они могут за него дать. Там, конечно, такие сидят жуки… В одном говорят – тридцать тысяч дадим сразу. В другом – можем попробовать за тридцать пять продать, но придется подождать… А в третьем я уже была умнее и сказала, что не продавать такой дом желаю, а покупать. Все им расписала – где, чего и сколько земли, и мне ясно ответили – это стоит сорок тысяч, дамочка. И то если повезет, потому что застройка тут небольшая, места мало, и не очень-то кто-то отсюда переезжает. Наоборот, все сюда рвутся.
Наташа заметила, что у нее начинают дрожать пальцы – нервной, безвольной дрожью. Она сжала кулаки:
– Люда, это безумие! Ты судишь по ценам агентства, а ведь они включили сюда свою наценку! Кто же в здравом уме заплатит за этот дом сорок тысяч!
– Покупатели в агентстве платят же, – разумно возразила та.
– Но это нереальная цена! Тридцать… Я всегда знала, что красная цена этому дому – тридцать тысяч!
– Грабеж! – твердо ответила Людмила. – Мы не миллионеры, чтобы деньгами кидаться! Вот что, подруга, давай не будем собачиться, а вместе пойдем к оценщику – пусть нам все объяснит. Может, я немножко заломила, но разве ты не хочешь получить за дом побольше? Самой же лучше будет!
– Так ты обо мне заботишься?
– А то как же? И не вздумай крутить – я все равно все узнаю! В любом случае половина моя. Ты что предпочитаешь – половину от сорока тысяч или от тридцати?
Людмила говорила вроде бы здравые вещи, но хозяйка не могла к ней прислушаться и оценить ее практичность. Ей было омерзительно само присутствие этой женщины, ее скользкие взгляды, скрипучий голос, но особенно пугала эта ее неожиданная полнота. Будто другая, толстая женщина проглотила тощую Людмилу, и та теперь чревовещала у нее из живота – невидимая, но по-прежнему наглая и напористая.
– Это невозможно, – Наташа старалась говорить твердо, но увы – теперь и голос дрожал, да как-то униженно, рабски. Женщина уже не могла совладать с собой. – Никто не даст за дом сорок тысяч.
– А мы поищем и найдем, – Людмила говорила совершенно спокойно, в отличие от своей жертвы. Она была почти снисходительна, увидев, до какого состояния довела хозяйку дома. – Я же никуда не тороплюсь.
– Господи!
– Да ладно тебе! – отмахнулась та. – Говорю тебе, что найдем покупателя. Отдавать дом за бесценок? Кстати, эта, – кивок на темное окно, – еще не подкатывалась?
– Елена Юрьевна? Откуда ты знаешь?
– А я все тут знаю, – усмехнулась Людмила. – Все ее подходцы как на ладони – участок соседний, ты у нас сейчас в затруднении, вот она и нервничает. Представь, если мы кому-то продадим дом, – она уже говорила «мы», – когда он ей достанется? После дождичка в четверг!
– Ну перестань же! – Наташа почти кричала. Ей было стыдно своего волнения, но поделать она ничего не могла. А Людмила неожиданно послушалась – она встала из-за стола, налила стакан воды и подала Наташе:
– На, попей… Что ты вся трясешься, ну? Я же все понимаю, тебе нелегко. Конечно, всей семьи лишилась… Разве я на тебя нажимаю? Ты говоришь – суд, адвокат… Мы свои люди – сами разберемся…
– Д-да… – Женщина стучала зубами о край стакана, с трудом удерживая его в руке.
– Ну сядь, сядь… – Людмила с ловкостью усадила ее на диванчик под окном. – Что ты в самом деле… Так расстраиваешься из-за дома? Ну должна же ты признать, что я имею права!
– Да… Только перестань об этом!
– Уже перестала, – легко согласилась она. – Ты же меня о другом хотела спросить, помнишь? Насчет сестры…
