– И этого тоже боюсь, – призналась та. – А вообще, что впустую переживать?.. Будут ли еще какие-то соседи?
– Почему бы нет?
И соседка, таинственно понизив голос, заметила:
– Дом-то… Его не скоро продашь. Уж очень у него дурная слава!
Наташа сама удивилась тому, какую бурю чувств вызвало в ней это заявление. Только что она бесстрастно отреклась от родового гнезда. Явись перед ней покупатель – он бы завладел домом в тот же миг, как показал бы деньги. Разве этот дом дорог ей? О, не дороже того, что за него заплатят! Разве она оставила здесь дорогих людей? Все умерли. Но эта фраза… Такая странная, зловещая и пренебрежительная… Наташа возмутилась.
– Если его и купят, то разве кто-то со стороны, – продолжала соседка. – А местные – ни за что!
– В чем дело? – Наташа с изумлением услышала, что ее голос дрожит. – Это вы о чем?
– Деточка, да разве ты сама не понимаешь?
Елена Юрьевна говорила почти жалостливо. Но при этом глядела так пристально, что Наташе становилось все больше не по себе. Она настояла на объяснениях и услышала…
– Это с твоей мамы началось… Она умерла в двадцать восемь лет, совсем была молодая. Я-то еще раньше замечала, что ей нехорошо. А потом как-то столкнулись у колонки, она подняла ведро и вдруг согнулась. Я спрашиваю – что случилось? А она отвечает – не знаю, но кажется, мне конец… – Елена Юрьевна торопливо обтерла пухлые розовые щеки – говоря о смерти бывшей подруги, она всегда начинала плакать: – Как в воду глядела… Родила и вскоре умерла. Я же за вами маленькими ходила…
– Помню, – коротко отозвалась Наташа. Все, что касалось смерти матери, задевало ее очень больно. Иногда у нее появлялось ощущение виновности в том, что она ничего не помнит о материнской болезни. Как будто ее участие могло спасти мать!
– Потом папаша твой… – Елена Юрьевна продолжала плакать, но уже скупо, будто для вида. – Черт его дернул в речку нырять! Нашелся тоже, рыбак!
– К чему вы клоните? – не выдержала Наташа. – Они оба умерли своей смертью, как все люди умирают! Оба перед смертью болели! При чем тут дурная слава?!
– А Иван?
О нем соседка говорила в таких выражениях, что Наташа похолодела. Она впервые узнала, что смерть ее старшего брата долго и неоднозначно обсуждалась на Акуловой горе. От некоторых подробностей ей стало попросту страшно.
– Говорят, был пьян… – авторитетно высказывалась Елена Юрьевна. – А когда он не был пьян? Я его впервые застукала пьяным в шестнадцать лет. Отругала, по-матерински, да что толку – он с тех пор и не просыхал! Свалился, мол, с горы, разбил голову… Слушай, он на эту гору взбирался тридцать лет, и ничего! А тут вдруг на – упал! И как – все вокруг в крови, сам без сознания, встать не смог, позвать не смог… А на работе его приятели говорят, что Иван выпил не больше обычного. Во всяком случае, домой не на карачках пошел!
Наташа решилась ее перебить:
– Но ясно же – раз на раз не приходится! С горы можно свалиться и в трезвом виде.
– Ваню я знала, как тебя, – категорически ответила та. – Как бы он там ни напился – все равно пришел бы домой на двух ногах. А если был трезвый – тем более. А тут что? – И резко подвела черту: – Убили парня!
Наташа вскочила:
– Что вы говорите?!
– Да что есть. Что все говорят, – хладнокровно ответила та.
– Да было же следствие! Решили, что это несчастный случай!
– А где ты была, когда шло следствие? – парировала та. – Семейные дела решала, так? Замуж выходила? Ты хоть знаешь, что следователь говорил?
И Наташа узнала… Узнала, что дело закрыли только за недостатком улик, да еще потому, что никто не хотел возиться с несчастным алкоголиком. Иначе бы…
– Голова вся была разбита, и снег вокруг истоптан. Не Ваней истоптан, он и встать-то после такого удара не мог, – безжалостно говорила Елена Юрьевна. – Несчастный случай, скажешь? Убийство! Зачем, почему – непонятно, но ясно, что парня убили. Может, не так на кого посмотрел, может, не так ответил… Ты же знала его, он был такой… Вроде Анюты.
– Блаженный, – тихо добавила Наташа,
– Да не то! Слабый он был! Алкоголик! – отрубила та.
Наташа только развела руками.
– Одного я не понимаю – зачем было его убивать? – пробормотала она. – Зачем? Он и не дрался-то ни с кем, никогда…
– Вот из-за этого «зачем» и следствия не получилось, – отвечала Елена Юрьевна. – Денег при нем не было, на горе его знали как облупленного, – никто и проверять бы не стал. Он сам вечно искал, у кого занять. На работе ни с кем не поссорился… А вот, поди ж ты!
– И все считают, что это убийство?
– А ты поспрашивай.
Наташе вовсе не хотелось никого расспрашивать. Соседка изъяснялась с такой безжалостной лаконичностью, что все вопросы отпадали сами собой.
– Хотя о нем не очень-то говорили, – продолжала та. – Потрепались и забыли. А вот когда погиб Илья… Тут опять про Ивана вспомнили.
– Но ведь Илью убили на дороге, а не здесь!
– Ну и что? – отпарировала та. – Все равно, он отсюда.
– Если так рассуждать, мы далеко зайдем! – продолжала возмущаться Наташа. – Илья занимался рискованным делом, подвозил ночью неизвестных людей. Всегда был при деньгах. Известно же, что таксистов часто убивают!
Но Елена Юрьевна стояла на своем – это убийство не было случайным – и все тут!
– Его дружки живы-здоровы, ездят себе, заколачивают денежки. А Илья мертв! И убийцу не нашли! Не нашли даже ту парочку, которую он к себе сажал перед смертью!
Наташа решила не спорить. Это дело тоже кончилось ничем, и она подозревала, что раскрыть убийство, совершенное в ночное время, на обочине шоссе, было попросту немыслимо. Какие там могли быть свидетели? Ездят ночью немного, а если в машине у Ильи был погашен свет, то со стороны и вовсе нельзя было разглядеть, что творится внутри.
– А теперь вот Анюта, – безжалостно подвела черту соседка. – С чего она вдруг руки на себя наложила?!
– Вот и я бы хотела знать – с чего?
– А с того, что место у вас тут нехорошее.
Наташа хотела было возразить, что это предрассудки, но удержалась. Она слишком давно знала соседку и успела убедиться, что та, при всей своей практичности и здравом смысле, порой бывала до глупости суеверна. Она верила в дурной глаз, в порчу, в приметы, любила толковать сны и гадать на картах.
– Я же видела Анютку в огороде, – продолжала Елена Юрьевна. – Она копалась как ни в чем не бывало. А потом заперлась у себя и затихла… Мне бы раньше спохватиться, а я, дура, проворонила!
Она снова стала плакать. Наташа не выдержала:
– Чем бы вы ей помогли? Она проглотила столько таблеток, что через пару часов было поздно ее спасать.
