Послушница выслушала миледи, не перебивая ее, потом, видя, что миледи умолкла, спросила:
— Не знаете ли вы кавалера по имени Атос?
Миледи побледнела, как полотно простыни, на которой она лежала, и, как ни велико было ее умение владеть собой, она невольно вскрикнула, схватив собеседницу за руку и пожирая ее глазами.
— Что такое? Что с вами? — спросила бедняжка. — Ах, боже мой, не сказала ли я чего-нибудь такого, что оскорбило вас?
— Нет, но это имя поразило меня, так как я тоже знала этого кавалера, и мне показалось странным встретить человека, который, по-видимому, хорошо знаком с ним.
— Да, хорошо, очень хорошо! И не только с ним, но и с его друзьями: господином Портосом и господином Арамисом.
— В самом деле? Их я тоже знаю! — воскликнула миледи, чувствуя, что вся холодеет от страха.
— Ну, если вы их знаете, вам, конечно, известно, что они славные и смелые люди. Отчего вы не обратитесь к ним, если вам нужна помощь?
— Дело в том… — запинаясь, ответила миледи, — что я ни с кем из них не связана дружбой. Я их знаю только по рассказам их друга, господина д'Артаньяна.
— Вы знаете господина д'Артаньяна? — вскричала послушница, в свою очередь схватив миледи за руку и впиваясь в нее глазами.
Заметив странное выражение во взгляде миледи, она спросила:
— Простите, сударыня, в каких вы с ним отношениях?
— Он… — смутилась миледи, — он мой друг.
— Вы меня обманываете, сударыня, — сказала послушница. — Вы были его любовницей!
— Это вы были любовницей д'Артаньяна! — воскликнула в ответ миледи.
— Я? — проговорила послушница.
— Да, вы. Теперь я вас знаю: вы госпожа Бонасье.
Молодая женщина удивленно и испуганно отшатнулась.
— Не отпирайтесь! Отвечайте мне! — продолжала миледи.
— Ну что ж! Да, сударыня! — сказала послушница. — Значит, мы соперницы?
Лицо миледи вспыхнуло таким свирепым огнем, что при всяких иных обстоятельствах г-жа Бонасье со страха обратилась бы в бегство, но в эту минуту она была во власти ревности.
— Признайтесь же, сударыня, — заговорила она с такой настойчивостью, какую нельзя было предположить в ней, — вы его любовница? Или, может быть, вы были его любовницей прежде?
— О нет! — воскликнула миледи голосом, не допускавшим сомнения в ее правдивости. — Никогда! Никогда!
— Я верю вам, — сказала г-жа Бонасье. — Но отчего же вы так вскрикнули?
— Как, вы не понимаете? — притворно удивилась миледи, уже оправившаяся от смущения и вполне овладевшая собой.
— Как я могу понять? Я ничего не знаю.
— Вы не понимаете, что господин д'Артаньян поверял мне, как другу, свои сердечные тайны?
— В самом деле?
— Вы не понимаете, что мне известно все: ваше похищение из домика в Сен-Клу, его отчаяние, отчаяние его друзей и их безуспешные поиски. И как же мне не удивляться, когда я вдруг неожиданно встречаюсь с вами! Ведь мы так часто беседовали с ним о вас! Ведь он вас любит всей душой и заставил меня полюбить вас заочно. Ах, милая Констанция, наконец-то я нашла вас, наконец-то я вас вижу!
И миледи протянула г-же Бонасье руки, и г-жа Бонасье, убежденная ее словами, видела теперь в этой женщине, которую она за минуту до того считала соперницей, своего искреннего и преданного друга.
— О, простите меня! Простите! — воскликнула она и склонилась на плечо к миледи. — Я так люблю его!
Обе женщины с минуту держали друг друга в объятиях. Если бы силы миледи равнялись ее ненависти, г-жа Бонасье, конечно, нашла бы в объятиях миледи смерть. Но, не будучи в состоянии задушить ее, миледи ей улыбнулась и воскликнула:
— Милая моя красавица, дорогая моя малютка, как я счастлива, что вижу вас! Дайте мне на вас наглядеться!
И, говоря это, она пожирала ее глазами.
— Да-да, конечно, это вы! По всему тому, что он говорил мне, я сейчас узнаю вас, отлично узнаю!
Бедная молодая женщина и не подозревала жестоких замыслов, которые таились за этим ясным лбом, за этими блестящими глазами, в которых она читала только участие и жалость.
— Значит, вам известно, сколько я выстрадала, если он рассказывал вам о моих страданиях, — сказала г-жа Бонасье. — Но страдать ради него — блаженство!
Миледи машинально повторила:
— Да, блаженство.
Она думала о другом.
— И к тому же мои мучения скоро кончатся, — продолжала г-жа Бонасье. — Завтра или, быть может, сегодня вечером я его опять увижу, и грустное прошлое будет забыто.
— Сегодня вечером? Завтра? — переспросила миледи, которую эти слова вывели из задумчивости. — Что вы хотите этим сказать? Вы ждете от него какого-нибудь известия?
— Я жду его самого.
— Его самого? Д'Артаньян будет здесь?
— Да, будет.
— Но это невозможно! Он на осаде Ла-Рошели, вместе с кардиналом. Он вернется только после взятия города.
— Вы так думаете? Но разве есть на свете что-нибудь невозможное для моего д'Артаньяна, для этого благородного и честного кавалера!
— Я не могу вам поверить!
— Ну так прочтите сами! — предложила от избытка горделивой радости несчастная молодая женщина и протянула миледи письмо.
«Почерк госпожи де Шеврез! — отметила про себя миледи. — А, я так и знала, что они поддерживают сношения с этим лагерем!»
И она жадно прочитала следующие строки:
«Милое дитя, будьте наготове. Наш друг вскоре навестит вас, и навестит только затем, чтобы вызволить вас из тюрьмы, где вам пришлось укрыться ради вашей безопасности. Приготовьтесь же к отъезду и никогда не отчаивайтесь в нашей помощи.
Наш очаровательный гасконец недавно выказал себя, как всегда, человеком храбрым и преданным; передайте ему, что где-то очень ему признательны за предостережение».
— Да-да, — сказала миледи, — в письме все ясно сказано. Известно вам, что это за предостережение?
— Нет. Но я догадываюсь, что он, должно быть, предупредил королеву о каких-нибудь новых кознях кардинала.
— Да, наверное, это так! — сказала миледи, возвращая г-же Бонасье письмо и в задумчивости снова опуская голову.
В эту минуту послышался топот скачущей лошади.
— Ах! — вскричала г-жа Бонасье, бросаясь к окну. — Уж не он ли это?
