— Дон Фернандо в надежном месте, в пещере, которую мне завещала мать.
— Но нельзя же вечно жить в лесу. Голод выгонит его из убежища, и он попадет в руки моих солдат.
— Я тоже подумала об этом, ваше величество, — промолвила Хинеста, — потому-то, захватив с собой перстень и пергамент, я и пришла, чтобы добиться встречи с вами:
— А когда пришла, то узнала, что я отказал в помиловании Сальтеадора, отказал сначала его отцу, дону Руису де Торрильясу, а затем верховному судье — дону Иниго, не правда ли?
— Да, узнала, и это еще больше утвердило меня в решении проникнуть к королю. Я говорила себе: «Дон Карлос может отказать чужому, кто заклинает его о помиловании во имя человеколюбия или из милости, но дон Карлос не откажет сестре, ибо она заклинает его отчей могилой!» Король дон Карлос, сестра твоя заклинает тебя именем Филиппа — нашего отца — помиловать дона Фернандо де Торрильяса.
Хинеста произнесла эти слова с чувством собственного достоинства, хоть и преклонив колена перед королем.
А он смотрел на нее, пока она стояла в этой почтительной позе, и на его лице нельзя было прочесть, что же творится в его душе.
— Так знай же, — после минутного молчания произнес он, — помилование, о котором ты меня просишь, у меня в руках, хотя я и поклялся никому не давать помилования.
Но оно требует выполнения двух условий.
— Значит, ты дашь мне бумагу о его помиловании? — обрадовалась девушка, пытаясь схватить руку короля и прильнуть к ней губами.
— Подожди, не благодари, пока не узнаешь об условиях.
— Я слушаю, о мой государь! Я жду, о брат мой! — воскликнула Хинеста, поднимая голову и смотря на Карлоса с неизъяснимой улыбкой радости и преданности.
— Итак, первое условие. Ты возвращаешь мне перстень, уничтожаешь пергамент и даешь страшную клятву никому не говорить о своем царственном происхождении, единственным доказательством которого они являются.
— Государь, — отвечала девушка, — перстень на вашем пальце, храните его, пергамент в ваших руках — разорвите его, произнесите слова клятвы, и я повторю ее. Ну, а второе условие?
Глаза короля сверкнули, но тотчас же померкли.
— У нас, людей, стоящих во главе церкви, существует такой обычай, — продолжал дон Карлос. — Если мы даруем помилование какому-нибудь великому грешнику, то требуем одного: чистая непорочная девушка может добиться его духовного очищения, если будет молиться у подножия алтаря, прося милосердного бога спасти его. Можешь ли ты указать мне на такое невинное, непорочное создание, девицу, которая постриглась бы в монастырь, отказалась от суетного мира и стала бы молиться денно и нощно за спасение души того, телесную оболочку которого я спасу.
— Могу, — отвечала Хинеста. — Укажите только монастырь, в котором я должна буду дать обет, и я постригусь в монахини.
— Да, но для этого в монастырь еще нужно внесли вклад, — негромко сказал дон Карлос, словно ему было стыдно сообщать Хинесте о последнем условии.
Хинеста горько усмехнулась и, вынув из-за пазухи небольшой кожаный мешочек с гербом Филиппа Красивого, развязала его и высыпала к ногам короля горевшие огнем камни.
— Вот мой вклад, — промолвила она. — Вероятно, этого достаточно. Мать не раз говорила, будто эти алмазы стоят миллионы.
— Так, значит, вы отрекаетесь от всего? — спросил дон Карлос. — Отрекаетесь от своего положения, от будущего счастья, от мирских благ ради того, чтобы добиться прощения разбойнику?
— Отрекаюсь, — отвечала Хинеста, — и прошу лишь об одной милости — позвольте мне отнести ему бумагу о помиловании.
— Хорошо, — согласился дон Карлос. — Ваше желание будет исполнено.
И, подойдя к столу, он написал несколько слов и скрепил их печатью. Затем он приблизился к Хинесте своей медлительной и степенной походкой и сказал:
— Вот оно, помилование Фернандо де Торрильясу, вручите ему сами. Читая его, он увидит, что по вашей просьбе ему дарована жизнь, дарована честь. А когда вернетесь, мы выберем с обоюдного согласия монастырь, в который вы вступите.
— О государь! — воскликнула девушка, припадая к руке короля. — Как вы добры и как я вам благодарна!
И легко, словно на крыльях, она сбежала с лестницы, промчалась через сад, миновав королевские покои. Уже затворились за ней Ворота водомета, и она очутилась на площади. Ей казалось, что она не идет, а парит в воздухе, как это бывает во сне.
Когда она ушла, дон Карлос бережно собрал алмазы и положил их в кожаную сумку, драгоценный перстень и пергамент он замкнул в потайном ларце, спрятал ключ и, о чем-то раздумывая, медленно, шаг за шагом, спустился по ступеням лестницы.
Внизу он встретил дона Иниго и посмотрел на него с изумлением, словно забыв, что должен с ним встретиться.
— Ваше величество, — сказал верховный судья, — я нахожусь здесь, потому что вы приказали ждать вас. Вашему величеству угодно что-нибудь сообщить мне?
Казалось, дон Карлос сделал над собой усилие, стараясь вспомнить, о каких делах шла речь, — ведь он вечно, неотступно был занят государственными заботами, которые словно захлестывали все его другие помыслы, подобно непрестанному, неуемному прибою, заливающему берег.
— Да, да, вы правы, — отвечал он. — Объявите дону Руису де Торрильясу, что я только что подписал помилование его сыну.
И дон Иниго вышел на площадь Лос-Альхибес, спеша сообщить своему другу, дону Руису, о радостной новости.
Король же отправился во Двор львов.
XIX. ОСАДА
Хинеста в это время уже шла по горной дороге. Посмотрим, что же происходило в гроте.
Фернандо неотрывно следил глазами за девушкой, пока она спускалась по тропинке. Когда же она скрылась из виду, он невольно перевел взгляд на пожар; пламя разбушевалось и огненной пеленой покрыло всю гору.
Треск огня и клубы дыма заглушали звериный вой, слышался лишь беспрерывный гул исполинского костра, вторивший шуму водопада.
Зрелище, хотя и было оно величественно, подавляло. Так Нерон, давно лелеявший мечту о дивном дворце, увидев Рим, объятый пламенем, отвел ослепленные глаза от пылающего города и бросился в свое невзрачное убежище на Палатинском холме.
Дон Фернандо вернулся в грот, лег на ложе из папоротника и погрузился в мечты.
О чем же он грезил?
Он затруднился бы ответить даже самому себе. Может быть, вспоминал о прекрасной, спасенной им донье Флоре, — она, как метеор, мелькнула перед ним.
Может быть, он думал о такой доброй Хинесте. Ведь, дрогнув духом, на миг потеряв силу воли, он пошел вслед за ней по неведомым ему лесным тропам в грот, — так моряк на утлом челне следует за путеводной звездой, и она спасает его.
Через некоторое время он заснул спокойным сном, как будто вокруг него, в пяти-шести метрах, не было гор, охваченных огнем, будто не он — причина пожара.
