— Сотня за штуку. А я и забыла. Черт! Наверное, придется поделиться с Шоном. — Она похлопала Тревора по щеке, потянулась к шкафчику за чаем. — Сегодня бесплатно. Просто, хотела напомнить тебе вкус дома.
— Спасибо.
Удивленная серьезностью его тона, Дарси снова обернулась и увидела его сжатые губы, устремленные на нее мрачные глаза. Она занервничала и как можно беспечнее пожала плечами.
— Всегда пожалуйста, в конце концов, это всего лишь хлеб.
Нет, не всего лишь. Она подумала о нем. Позаботилась, даже не сознавая, как много значит для него этот вроде бы незначительный жест.
Тревор отложил пакет, подошел к ней, повернул к себе. Обнял и целовал нежно, долго, наслаждаясь и соблазняя. И то, что вроде бы притихло, снова начало разрастаться, заполняя все утолки его души, сердца, тела.
Он отстранился, надеясь найти объяснение в ее глазах, но они были затуманены и ничем ему не помогли. Он не знал, что она сама нуждается в помощи и чуть не утонула в затопившей ее нежности.
— Хотелось бы посмотреть на тебя, когда ты попробуешь…
Тревор закрыл ей рот еще одним поцелуем, таким же нежным и одновременно пылким. Почувствовал, что она дрожит. Она и раньше дрожала в его объятиях, но сейчас каким-то образом все изменилось. Изменилось для них обоих. Раньше они будто пытались доказать друг другу, кто главнее, и казалось, что вокруг трещат электрические разряды, а сейчас тихо горел согревающий их ровный огонь. Кровь, прежде стремительно несущаяся по жилам, лениво текла густой патокой.
— Тревор, — прошептала Дарси. — Тревор.
Тревор протянул руку за ее спину, выключил газ, подхватил ее на руки.
— Я хочу любить тебя. — И понял, что сказал это впервые.
Она прижалась губами к его щеке и словно провалилась в блаженство, словно вдруг осознала сокровенное желание, таившееся в ее сердце и так долго ускользавшее от нее.
Она почувствовала себя бесценным сокровищем.
Тревор вышел из кухни и стал подниматься по лестнице. Он и раньше носил ее на руках, но сейчас это казалось таким романтичным, что защемило сердце. Ей даже послышалась музыка, тихие и нежные звуки арф и флейт. Тревор вдруг остановился, посмотрел ей в глаза, будто тоже услышал эту музыку, и волшебство окутало их.
Ветер врывался в открытые окна спальни, теребил занавески, манил влажными и таинственными ночными ароматами. Из-за серебристого облака выглядывала луна.
Тревор опустил Дарси на кровать, обошел комнату, зажигая свечи, которыми запасся на случай отключения электричества, но так ни разу и не воспользовался. Робкие язычки пламени заколебались на ветру, наполняя полумрак танцующими тенями. Тревор вынул из высокой бутылки на прикроватном столике один из цветков, которые Дарси накануне сорвала в саду, и вложил в ее руку.
Затем, опустившись на кровать рядом с ней, он усадил ее к себе на колени и обнял. Она прижалась к нему, будто только этого и ждала. Господи, почему же они до сих пор раз за разом, ночь за ночью неслись, как сумасшедшие, к кульминации, не упиваясь чудесным началом?
Тревор пообещал себе не спешить. На этот раз никакой спешки.
Когда он коснулся ладонью ее щеки, Дарси подняла голову, потянулась губами к его губам. Время вздрогнуло и остановилось. И потерялось в слиянии губ, потрясшем обоих новизной ощущений.
Любовь, надежно запрятанная в ее сердце, хлынула без стыда и страха, словно из неиссякаемого источника. Все было новым, неизведанным. Сопереживание, в котором они прежде не видели необходимости, нежность, от которой беспечно отмахивались, и, казалось бы, никому не нужное терпение.
Тревор оторвался от ее рта, прижался губами к ее ладони. Какие изящные у нее руки, подумал он, какая шелковистая кожа. Такие руки могли бы быть у принцессы из сказочного замка. Нет, для принцессы они слишком сильные. Королевские руки, решил он, целуя ее пальцы один за другим, руки хозяйки, правительницы.
Тревор опустил Дарси на кровать, поцеловал ее запястья, почувствовал, как участился ее пульс. Дарси вскинула руки, погрузила пальцы в его волосы. Туман в ее глазах рассеялся, они стали совершенно ясными.
— Волшебная ночь, — прошептала она, притягивая его к себе.
В дрожащем свете луны и свечей они ласкали друг друга, как в первый раз, как будто не было в ее жизни других мужчин, как будто не было в его жизни других женщин. И никогда не будет.
Отдаваясь Тревору, Дарси верила, что никогда не принадлежала и не будет принадлежать никому, кроме него. И он испытывал те же чувства.
Шепча ласковые слова, они неторопливо раздели друг друга, наслаждаясь магией этой необыкновенной ночи.
Замечал ли он раньше, как оживает в его руках ее тело? Замечал ли, какое оно светлое и шелковистое, как восхитительно розовеет, разгораясь от его ласк, и словно тает под его руками и губами?
А какой изумительный вкус! Что может сравниться со сладостью ее тела, особенно в том укромном местечке под грудью? Он бы мог до конца своих дней жить только этими ощущениями. Мог бы? Ее восхитительная дрожь лишила его последних сомнений.
Даже когда огонь разгорелся, когда тихие вздохи превратились в судорожные стоны, ни он, ни она не спешили, скользя на волнах волшебных ощущений, сливающихся и распадающихся мириадами искр.
Любовь лишала эгоизма, звала делиться восторгом и наслаждением. Дарси парила над Тревором, сливалась с ним. Ее губы и ладони скользили по его телу, его крепкие мышцы подрагивали под ее ленивыми ласками, и она стремилась дать ему как можно больше, пока не вернулась ее гордыня и не украла у них эти минуты. Наслаждаясь последними мгновениями тихого блаженства перед безумием, Дарси крепко обняла его и приняла в себя.
Колдовские блики света танцевали на ее коже и волосах, в ее глазах. Он вспомнил русалку с ее лицом, великолепный изгиб тела, роскошный водопад волос. В это мгновение между затишьем и бурей ему принадлежали и фантазия художника, и реальная женщина. Если бы она позвала, он без раздумий последовал бы за ней куда угодно. И в морские глубины.
Ее глаза закрылись, голова откинулась назад. Тревор готов был поклясться, что никогда в жизни не видел ничего прекраснее этой выгнувшейся в экстазе женщины, никого до нее не чувствовал каждой клеточкой своего тела.
Он встретился с ней на вершине наслаждения, крепко обнял, склонил голову на грудь, и, держась за руки, чтобы не потеряться, они нырнули в бирюзовую глубину, к сердцу океана, чей образ преследовал его все последние дни.
Расслабленная, обессиленная, Дарси коснулась кончиками пальцев серебряного диска на его груди и с умилением подумала, что Тревор не снимает талисман, потому что это подарок его влюбленной в Ирландию матери.
— Что здесь написано? — прошептала она. Даже на свету она вряд ли смогла бы различить полустертую надпись.
Когда Тревор собрался с силами, она уже засыпала, и его ответ словно выплыл из волшебного сна: «Вечная любовь».
