все. Ты мне пока кофе налей.
Он выскочил за дверь, провожаемый изумленными взглядами, –
лучше бы в обморок бухнулся, было бы не так стыдно, право слово! – и в приемной
первым делом наткнулся на секретаршу.
– Вы… что-нибудь хотите?
Как пить дать, она приняла его за истопника или слесаря,
который чинит Лизину машину. Ну, на худой конец, сторожа с дачи. И тон у нее
соответствующий – под стать сторожу.
Но Дмитрий Белоключевский не был сторожем – никогда. Он умел
быстро брать себя в руки и принимать решения.
Черт побери, все дело в этом проклятом телефоне!
Молодец Макс Громов. Умница просто.
– Где у вас курят?
У секретарши округлились глаза.
– А Елизавета Юрьевна разве…
– Нет, нет, все в порядке, просто у меня очень крепкие
сигареты. А там, – и Белоключевский скромно улыбнулся, – дамы.
– Тогда в холле, пожалуйста. Выйдете из приемной и налево.
Там кресла и пепельницы стоят. Может, подать вам туда кофе?
«Она решила, что меня выпроводили, и предлагает мне
некоторую компенсацию. Умница девочка. У Лизы отличная секретарша».
– Нет, спасибо. Я только покурю.
Он вышел из приемной и осторожно прикрыл за собой дверь. В
коридоре никого не было – то ли сотрудники разбежались по комнатам, то ли в
спешке разъехались по домам, опасаясь, что на ночь глядя начальница придумает
им какую-нибудь работу. Где-то играла музыка, и он усмехнулся, узнав «Ромео и
Джульетту». Какие образованные люди тут трудятся! Просто любо-дорого
посмотреть, вернее, послушать.
Белоключевский вышел в просторный холл, из окон которого
тоже открывался сказочный вид на вечернюю Москву, утопающую в огнях и снегу,
закурил и сунул пачку сигарет в карман.
Надо подумать. Надо подумать.
Думал он очень недолго, потому что информации было мало, но
он уже не сомневался, что прав. Прав!
Он достал мобильный – не сразу, потому что попадались все
время сигареты, а телефон куда-то запропал, – помедлил и набрал номер. Он
помнил его наизусть.
– Привет, – сказал он, как только ему ответили.
– Привет, – отозвались в трубку. – Смотри-ка, даже телефон
все тот же. Ты номер так и не сменил?
– Зачем?
– А и правда, – отозвались из трубки. – Незачем. Я уже три
часа жду, когда ты позвонишь. Что не сразу?
– Сразу я не мог. Ты видел, какой у меня эскорт? Его
собеседник засмеялся.
– Видел. Только я не понял, ты жалуешься или хвалишься?
– Хвалюсь, – признался Белоключевский.
Они помолчали.
– У меня проблемы, – продолжил он наконец, – мне нужна твоя
помощь.
– Помо-ощь? – протянули в трубке насмешливо. – А что, больше
не осталось помощников? И какой из меня помощник?! Где ты и где я?! И потом, у
меня теперь другая работа.
– Я понял, что у тебя работа, но один я не справлюсь. В
другое время мне было бы наплевать, а сейчас…
– А сейчас помирать не хочется, – констатировали в трубке. –
Все ясно.
– Ты мне поможешь? Собеседник помолчал. – Как?
– Приезжай ко мне на дачу, я все тебе объясню.
Опять молчание.
В «прошлой жизни» они никогда не дружили, слегка недолюбливали
и опасались друг друга, а теперь вот так получилось, что Белоключевскому без
него не обойтись.
– Ты слышишь меня?
– Слышу.
– Ну? Приедешь?
– Ты лишил меня работы и репутации. Тогда, помнишь? Я не
хочу сейчас начинать все сначала.
Белоключевский сильно затянулся.
Черная и густая грязь, лежавшая на дне души, вдруг
всколыхнулась и плеснула прямо на его оголенные нервы. Внутри все зашипело и
скорчилось.
Ожог.
Белоключевский был уверен, что там уже все сожжено. Нечему
больше гореть.
– У меня тоже нет ни работы, ни репутации, – проскрежетал
он. – И больше никогда не будет, в отличие от тебя.
– Это точно, – согласились в трубке. – Я приеду, Дима, что
ты меня уговариваешь! На какую дачу?
– У меня одна осталась.
– Бабушкина?
– Ну, конечно. Какая же еще?
– Я приеду, – повторили в трубке. – Мне надо торопиться,
правильно я понимаю?
– Да. Ты должен приехать раньше меня, иначе это никакого
смысла не имеет. Нам надо поговорить. И мне нужна информация.
– Какого рода?
Белоключевский быстро объяснил – какого именно.
– Хорошо, – сказал собеседник. – Постараюсь, хотя времени
мало.
И в пластмассовом устройстве наступила тишина, и
Белоключевский остался один.
Он быстро докурил свою сигарету, кинул ее в пепельницу и еще
раз глянул на распростертую за окнами Москву.
Черт побери все на свете!
И почему?! Зачем?!
В коридоре по-прежнему никого не было, лишь только пробежал
шустрый мальчишка в наушниках и нелепом розовом свитере с задранными до локтей
рукавами.
– Эй, парень! – окликнул его Белоключевский и побежал за
ним. – Слышишь?! Остановись!
– А? – Парень притормозил и вынул из уха блестящую пипочку
наушника. – Вы к кому?
– Я ни к кому, – буркнул Белоключевский поспешно. – Мне
нужен Громов. Как мне его найти?
– А во-он его кабинет, видите, дверь приоткрыта. Если он не
ушел еще. Хотя, если б ушел, он бы дверь запер!
– Спасибо.
Белоключевский и сам не знал, что именно станет делать в
кабинете у Громова, что ему там понадобилось, но был совершенно убежден, что
должен зайти. Оглянувшись по сторонам, как жулик, замышляющий ограбление, он
подошел к двери и постучал.
Дверь качнулась, подалась, он вытянул руку и поднажал
посильнее. Створка отворилась. Белоключевский почему-то был уверен, что в
кабинете темно, и страшно изумился, когда оказалось, что там горит яркий
офисный свет – цепь маленьких лампочек на потолке, и настольная лампа, и
приемник мурлычет французскую песню. Белоключевский, как все хорошие мальчики,
с детства выученный французскому языку, разобрал что-то про шоколад и еще про
вкус поцелуя.
Его поцелуи никогда не имели вкуса шоколада, с кем бы он ни
целовался. Должно быть, это что-то очень французское, русскому мироощущению
недоступное.
