Черт побери, в его изложении все звучало очень глупо.
Капитан смотрел с недоверием.
— То есть вы рисуете — вот стена, вот крыша, тут три метра,
а там пять, — и вам за это платят?
— Да, — признался Данилов таким тоном, как будто ему только
что открылось, каким недостойным делом он все это время занимался.
— И потерпевший тоже этим занимался?
— Он мне помогал.
— Понятно, — протянул капитан. — Вчера вы в четыре ушли и
больше не возвращались?
— Нет.
— Дома были? С супругой?
— Сначала один, — сказал Данилов, — а потом…
Потом приехала Знаменская, привезла ананас и литровую
бутылку водки, которую они выпили на двоих. Он не знал, можно упоминать о
Знаменской или нет.
— Что потом?
— Потом ко мне гости приехали и… ночевать остались.
— Это хорошо, — похвалил Данилова милицейский, — хорошо, что
остались, нам возни меньше. Адресочки? Фамилии?
— Чьи? — не понял Данилов.
— Да гостей ваших! Они должны подтвердить, что вы дома
ночевали! Должны! Откуда я знаю ваши дела! Может, вы взяли да и стукнули по
башке вашего… как его… Корчагина! Может, мешал он вам или физиономия его не
нравилась!
— По башке? — переспросил Данилов. Охранник на даче Тимофея
Кольцова лежал лицом в луже густой черной крови — его собственной. Рана на
голове тоже была черной, только вылезали сломанные острые белые кости.
— Ну? Я жду.
— Да, — согласился Данилов, — конечно. Знаменская Ариадна
Филипповна.
Она приехала после десяти. Точно не знаю, но если вам нужно,
можно спросить у нее. Она время тоже никогда не знает, но у нее водитель, а он…
— Это какая же Знаменская? — спросил капитан и перестал
писать. — Которая депутат и профессор каких-то наук?
— Академик она, — поправил Данилов тоскливо, — член
президиума Академии наук. Она приехала после десяти и осталась ночевать. Когда
позвонила Ира, Ирина Разуваева, она еще спала.
— Так ей сто лет! — неожиданно удивился капитан.
— Семьдесят четыре, — поправил Данилов, — а-а… нет, у меня
не было романтического свидания. Знаменская — мой клиент, она приезжала
поговорить об оформлении балкона в ее квартире. Когда мы закончили, было уже
поздно, и она пожалела водителя, не стала вызывать. И осталась у меня.
— Та-ак, — протянул капитан зловещим тоном, — какие еще у
вас клиенты? Это так, на всякий случай, а то мне пальцем в небо попадать
неохота.
— Кольцов, — сказал Данилов хмуро, — Тимофей Ильич. Дом на
Рижском шоссе. Стешко Сергей Владимирович, квартира на Маросейке. И еще…
— Кольцов, значит, — перебил капитан задумчиво, — хорошо
знаете его?
— Он тут ни при чем! — возразил Данилов. Еще не хватало
втягивать в свои дела Кольцова.
Он и так оказался втянут, и еще неизвестно, чем это Данилову
откликнется!
— Конечно, конечно, — подхватил капитан, у которого
волшебным образом изменился тон — с кислого на сладкий. Странно, но Данилов
предпочел бы предыдущий, — ни при чем! Тимофей Ильич — фигура всем известная и…
Так, значит, никого не подозреваете?
Это было неожиданно.
— Я даже толком не знаю, что случилось, — сказал Данилов.
— Так никто не знает, — сообщил ему капитан Патрикеев. —
Почему-то этот ваш Корчагин ночью пришел на работу. Он за компьютером сидел.
Потом еще кто-то пришел. Увидал нашего потерпевшего, да и дал ему по голове.
— Ночью? — переспросил Данилов.
— Ну да. Время смерти, конечно, точно установят, но Боря
сказал, что примерно после двенадцати, но до двух. Так где-то. Он что, по ночам
работал?
— Нет.
Почему-то именно в этот момент — даже не тогда, когда
капитан сказал ему, что бедолагу Сашку убили, ударив по голове, — у Данилова в
мозгах произошло какое-то движение, как будто сдвинулись льды, сковавшие разум.
До этой секунды он никак не связывал Сашино убийство с собой.
С собой и черным человеком, как сказала Знаменская.
— А… дверь? — спросил Данилов, чувствуя, что во рту у него
сухо и никакой чай не помогает.
— Что дверь?
— У нас дверь закрывается сама. Захлопывается. Она была
открыта?
— Ключи снаружи были вставлены. Вот эти самые. Не знаете,
чьи это? На дубликаты не похоже.
— Это мои, — сказал Данилов, — у меня вчера ключи пропали. Я
не мог найти. Я никогда не теряю; ключей, а тут вдруг потерял.
— Ваши, значит, — тоном обреченного на каторжные работы
заключил капитан, — ясно. И вы их значит, потеряли. И где и когда — не знаете.
Правильно?
Данилов кивнул.
— И что ваш сотрудник по ночам на работу ходит, тоже не
знали.
— Нет. У нас нет охраны и камер никаких нет, у всех свои
ключи. При мне он никогда не задерживался, как правило, я уходил последним.
Редко уезжал раньше — по делам.
— И первым приходили, — подсказал капитан Патрикеев.
— Это подозрительно? Да, если не было дел с утра вне офиса.
— Нет, что вы. Как же, хозяин, на себя работаете! Вам
положено первым приходить, последним уходить.
Данилов не понял, хвалит его капитан или осуждает.
Зачем Саша Корчагин пришел ночью в контору?! Что ему могло
понадобиться?!
Значит, он сидел за компьютером, и дверь была закрыта, и с
улицы не разглядеть, что в конторе кто-то есть, потому что немецкие жалюзи
плотно прикрывают каждую щель, и непонятно, горит за ними свет или нет.
— Владимир Иваныч, — сунулся в дверь кто-то из милицейских,
— выйди-ка на минуту.
Как только капитан вышел, Данилов встал и подошел к окну — в
своей комнате он жалюзи никогда особенно не законопачивал.
Ничего такого не пришло ему в голову, когда он обнаружил,
что у него пропали ключи от офиса. Он решил, что потерял их, как люди обычно
теряют ключи, — вытряхнул из кармана или вытащил вместе с сигаретами.
Он понял, что ключей нет, и долго метался по квартире,
искал, а искать он не умел, потому что никогда и ничего не терял, а Марта
стояла у входной двери совсем готовая и посматривала на часы, а потом поехала
одна и купила в метро книжку «Ваш ребенок».
