Милицейский пояснил мрачно:
— У вас? Сколько у вас людей?
— Работает?
— Вы что, — спросил милицейский оскорбительным тоном, —
тупой? Ну, конечно, работает!
— Три. Нет, четыре. Вместе со мной — четыре.
— Давайте.
— Что?
Милицейский чуть не зарычал.
— Называйте их, что, что!.. Вы думаете, я тут с вами в
игрушки, что ли, играю?! Так мне играть некогда, мне работать надо! Развели
бардак, понимаете ли, а мы — давай, приезжай, ищи! Давайте паспорт, ну!..
Данилов положил перед ним паспорт и снова стал смотреть в
окно.
Милицейский сидел в его собственном кресле. Нелепая облезлая
шапка с ушами лежала сверху на компьютерном мониторе, и почему-то именно эта
шапка, а не то, что милицейский сидит в его кресле и с толстых его ботинок уже
натекла на белый ковер небольшая мутная лужица, и не то, что в соседней комнате
курят и смеются чужие люди, и пахнет бедой и казармой, и распахнута обычно
плотно прикрытая дверь на лестничную клетку, и уборщица торчит тут же, хотя
обычно она уходила еще до появления Данилова и его сотрудников, — почему-то
именно шапка оскорбляла Данилова до глубины души, так, что он едва сдерживался.
Нечего оскорбляться. Прав милицейский. У тебя сотрудника
убили, а он теперь должен валандаться!..
— Так, у вас тут что? Компьютерная контора?
— Нет, — сказал Данилов, — у нас архитектурное бюро. Хотите
посмотреть документы?
— Документы налоговой инспекции покажете. Мне они не нужны.
Сядьте здесь, на стульчик. Мне с вашей спиной разговаривать неохота.
Данилов хотел сказать, что ему тем более неохота
разговаривать хоть со спиной, хоть с лицом, но знал, что это очень глупо.
— Петрович, — гаркнул милицейский, как только Данилов сел, —
за понятыми сходил?
— Сходил.
— Тогда давай начинай, не тяни время!
Милицейский плюхнулся обратно в кресло и сказал:
— Ну? Чего?
— Чего? — переспросил Данилов. Какой-то странный у них
получался разговор. Секунду они смотрели друг на друга.
— Меня зовут Андрей Данилов, — произнес Данилов отчетливо, —
я архитектор. Это моя контора и мои сотрудники. Как вас зовут?
— Меня? — почему-то удивился милицейский. — Меня зовут
Патрикеев Владимир Иванович. Капитан Патрикеев. Там, — он ткнул рукой в сторону
стеклянной перегородки, за которой толпился народ и всхлипывала Ира, — мои
сотрудники, а моя контора на Басманной. Удостоверение хотите?
— Хочу, — признался Данилов и улыбнулся, и милицейский
улыбнулся тоже.
Покрутив перед носом у Данилова красной книжечкой, от
которой почему-то тянулась толстая металлическая цепь, капитан Патрикеев
спрятал ее в карман и вытащил ручку из высокого стакана.
Вытащив, он посмотрел на ручку и спросил у Данилова:
— Можно?
Данилов засмеялся:
— Да. Может, кофе хотите или чаю?
Капитан с тоской посмотрел в сторону перегородки, и Данилов
понял, что ему до смерти хочется чаю, но он уверен, что ничего не дадут, —
народ толпится, секретарша рыдает, тело только унесли, какой там чай!
— У меня свой чайник есть, — сказал проницательный Данилов,
— и свой чай, и свой кофе. И сахар даже. Поставить?
— Поставьте, — скромным тоном Альхена из «Двенадцати
стульев» попросил капитан.
Данилов поднялся, налил воды из громадной перевернутой канистры,
установленной на постаменте, включил чайник и достал чашки. По пути он как бы
невзначай переложил милицейский малахай со своего монитора в соседнее кресло.
Капитан сделал вид, что ничего не заметил.
— Ну, так, — сказал он, когда Данилов вернулся на место, —
это кто? В смысле… потерпевший?
Какой же он потерпевший, подумал Данилов. Он не потерпевший.
Он труп.
Терпеть ему больше никогда и ничего не придется. От этой
мысли Данилову стало тошно.
— Его зовут Корчагин Александр… Викторович, по-моему, точно
я не помню, нужно посмотреть в бумагах. Он мой сотрудник.
— Что значит — сотрудник? Он кто? Бухгалтер, охранник,
начальник?
— Начальник я. Он два года назад закончил Архитектурный
институт. Он архитектор. Я поручал ему всякие мелкие дела, на которые у меня
времени не оставалось. Ну, посчитать что-нибудь, съездить в архитектурную
комиссию, какие-нибудь пролеты посмотреть, все в этом роде.
— Архитектурный институт — это в котором Макаревич, что ли,
учился?
Данилову стало смешно.
— И Макаревич тоже.
Архитектурный институт гордился Макаревичем, как будто тот
построил храм Артемиды в Афинах, и порой казалось, что только вышеупомянутым
песнопевцем это учебное заведение и знаменито.
— Таня Катко работает два года. Ее отчества я точно не
помню. Саша, если не ошибаюсь, два с половиной. Ира только что пришла, три
месяца назад. Ирина Геннадьевна Разуваева. Она секретарша. Звонки, бумаги,
письма, договоры.
Чайник вскипел, Данилов разлил кипяток в две большие белые
кружки и смотрел, как вода наливается густым янтарным цветом, поднимающимся от
чайного пакетика.
Он чай собирается пить, а Сашку только что унесли на
дерматиновых носилках, как тогда его жену. Больше Саши не будет. Никогда.
Как странно. Как не правдоподобно.
— Во сколько вчера вы ушли с работы?
— Рано. Около четырех.
— Обычно вы позже уходите?
— Да. Как правило, после шести, если я провожу целый день в
конторе. Но до десяти никогда не сижу, если вы об этом спрашиваете.
— Почему до десяти, — нацелился милицейский, — что вы имеете
в виду?
— Я не работаю здесь допоздна. Никогда. У меня дом рядом,
дома все есть, чтобы работать. Если я не успеваю с делами, продолжаю работу
дома.
— Сколько у вас клиентов?
— В данный момент четыре. Три дома строятся, и один пока
только на бумаге.
— Так вы строитель, что ли, — спросил капитан подозрительно,
— или нет?
— Я архитектор, — объяснил Данилов терпеливо, — я готовлю
проект. Рисую дом или квартиру, показываю заказчику, делаю так, как он просит,
или не так, как он просит, предлагаю какие-то детали, планирую и так далее.
Строю не я. То есть я не кладу трубы, не подвожу фундамент, стены не ставлю.
Когда дом строится, вношу в проект исправления, смотрю, как дом выглядит не на
бумаге, что-то меняю, согласовываю…
