Он посмотрел ей в лицо и понял, что это игра. Просто такая
игра. От сердца отлегло, а он уж перепугался было.
— Значит, через пятнадцать минут, — заключил Данилов строго,
чтобы она не догадалась, как он перепугался, — мне нужно еще к Знаменской
подойти.
— А к родителям?
— Я уже подходил к ним, Марта.
Он ко всем уже подходил, и к нему все подходили — друзья семьи,
знаменитые музыканты, знаменитые писатели, знаменитые критики — не знаменитых
было на этом приеме — «друг детства» Олег-Тарасов, конкурент Марк Грозовский,
мать Лиды Виолетта Ивановна, сама Лида в парижском платье. Он старался вести
себя хорошо — достойно, как сказала бы Светлана Сергеевна, — но знал, что этого
мало. Необходима картина полного воссоединения семьи, а он в такую картину
никак не вписывался. Он вообще не подходил ни для каких определенных ему ролей
— идеального сына, продолжателя дела знаменитого отца, мужа светской красавицы.
С тех пор, как в шестнадцать лет у него сдали нервы, он мало
для чего подходил.
Лида, выделявшаяся из толпы неземной красотой, в отдалении,
за колонной рассматривала в зеркальце свои губы и осторожно трогала их помадой.
Данилов подумал, что хорошо бы уйти так, чтобы она не заметила.
Поговорив со Знаменской — «Андрюшик, как поживает мой унитаз
в форме лилии?», — он уже совсем собрался сбежать и все-таки столкнулся с
Лидой. Марты не было видно.
— Господи, какой ты неуклюжий!
Он присел, собирая в крохотную сумочку ключи от машины,
медный номерок из гардероба, золотую пудреницу, шелковый кошелечек для визитных
карточек.
Все. Больше в сумочке ничего не было, Данилов специально
осмотрел пол.
— Дурацкая сумка! Второй раз за вечер открывается, и из нее
все падает, а я, как идиотка, подбираю!
— Извини, пожалуйста.
— Ты что? Уезжаешь? А банкет?
— Я устал и не хочу есть. Я поеду.
— Светлана Сергеевна придет в ужас, — прошептала Лида. —
Господи, ну что ты все время выдумываешь?! Почему ты не можешь остаться?!
Не мог же он сказать ей, что совершил подвиг, придя сюда!
Одна мысль о том, что сейчас начнутся выступления с микрофоном и не дай бог! —
к нему опять пристанут, чтобы он говорил «теплые слова», вызывала дрожь в
желудке.
— Я позвоню тебе, — сказал он Лиде и легко поцеловал ее в
щеку, — я должен ехать.
— Ты просто свинья, — заявила Лида, повернулась и пошла,
подхватив под руку наблюдавшего в отдалении Тарасова.
Улучив момент, Тарасов оглянулся, подмигнул Данилову и
показал большой палец. Лида ему явно угодила.
В том конце зала, где были камин и микрофон, произошло
шевеление, вся толпа как будто придвинулась в ту сторону, прошелестела голосами
и притихла.
Данилов вышел и притворил за собой, высокую дверь.
— Уезжаете? — благожелательно спросил «придверный» юноша.
Данилов кивнул.
Где Марта?
Он вытащил из кармана мобильный телефон и нажал кнопку.
Гардеробный юноша выглянул и посмотрел вопросительно. Данилов
отрицательно покачал головой — он был без пальто.
— Ты где? — спросил он, когда телефон ответил голосом Марты.
— Я на улице, жду тебя. Между прочим, метель.
— Садись в свою машину и езжай, — распорядился Данилов, — я
уже выхожу.
Он сунул телефон в карман и вышел на улицу, в тихий и скудно
освещенный Воротниковский переулок. Его машина стояла на той стороне, у аптеки,
и он пожалел, что оставил дубленку в машине — сейчас она не помешала бы. Было
ветрено и морозно.
Обходя наваленные снегоочистителем грязные сугробы, Данилов
сошел с тротуара, и в этот момент машина, урчавшая далеко, почти у выезда на
Садовое кольцо, сытым мотором, вдруг сорвалась с места, злобно взвизгнула
колесами.
Набирая скорость, она выпрыгнула на мокрый асфальт, темная,
как «Летучий голландец», — ни фар, ни габаритных огней.
Марта из своей «Нивы» увидела ее только в самый последний
момент, под жидким светом фонаря. Увидела и тоненько завизжала, закрывая
ладонями уши, как будто это могло что-то изменить!
«Летучий голландец», тонна темного, смертоносного,
разогнавшегося на асфальте железа, был в двух шагах от Данилова.
И он услышал его на секунду раньше, чем рассчитывал человек,
вцепившийся в руль белыми от ненависти пальцами. Эта секунда спасла Данилову
жизнь. Он прыгнул, не назад, а вперед, перед самым хищно оскаленным радиатором,
и успел. Грязный темный бок задел его, но вскользь, легко. Это легкое
скользящее касание отшвырнуло Данилова в грязный снег, на низкую решетку
забора, и он сильно ударился грудью об острые чугунные колья.
Секунда, и в сонном переулке все стало как раньше — жидкий
свет, метель, ряды машин, протаявший асфальт, на который сыпалась жесткая белая
крупа.
В голове гудело — то ли от адреналина, то ли от чугунных
кольев.
— …Андре-е-е-ей!!!
Данилов сильно вздрогнул от этого вопля. Вздрогнул и
посмотрел по сторонам с изумлением.
Через дорогу, наискосок, к нему бежала Марта, путаясь в
подоле вечернего платья. Лакированные туфли при каждом шаге взблескивали лунным
светом.
— Андрей!! Ты жив? Господи, ты жив или нет?!
Подбежав, она упала коленями в сугроб, и стала трясти
Данилова за плечи, и заглядывать ему в лицо, и зачем-то ощупывать его руки, и
снова трясти.
— Марта, — сказал он, не зная, как прекратить это, — я жив,
все в порядке.
— Нужно ехать в больницу! Я тебя отвезу. Тебе больно? Где
тебе больно?! Ты можешь встать? Или нет, лучше сиди, я позову кого-нибудь!! Ты
сильно ударился? Ну, конечно, сильно! Господи, что за идиоты гоняют по ночам!
Козлы! Уроды! А ноги целы? А? Я не понимаю! Да скажи хоть что-нибудь! Ну!
— Марта, все в порядке. — Он почти не испугался и не
представлял, что она испугалась так сильно. — Никуда везти меня не надо, я
сейчас сяду в машину, и мы поедем домой. Не волнуйся.
— Господи, что это?! Кровь. Я так и знала. Где телефон, я
вызову «Скорую»! Дай мне телефон! Сейчас же!
— Ты на нем сидишь, — сказал Данилов и улыбнулся. Ему было
смешно и трогательно. — Ты сидишь на моей ноге, а в брюках телефон. Звонить
никуда не надо.
— Ты весь в крови, Андрей, — она смотрела на него с ужасом,
— из тебя течет кровь. Много.
