Книга была прохладная, увесистая, лаковая.
Нужно немедленно уехать. Выпить стакан сока и уехать. Хорошо
бы еще съесть какой-нибудь бутерброд, но до еды далеко. Гости все прибывают,
появились телевизионные камеры, со всех сторон снимавшие антикварный столик и
великого человека с супругой. Ольга Монт давно отошла от нее и совещалась о
чем-то с нервным человеком в смокинге. Совещаясь, она неотрывно смотрела на
дверь, готовая броситься встречать гостей. Около даниловских родителей
подпрыгивал жизнерадостный толстяк, в котором Марта узнала министра культуры, и
там были еще две камеры, нацеленные на толстяка.
Марта пошла вдоль правой стены — ей показалось, что так она
быстрее проберется к выходу. Пусть это малодушие, но она все равно уедет. Ей
здесь не место. Она приедет домой, поест и примется жалеть себя и ругать
одновременно.
Небольшая толпа смокингов и вечерних платьев толпилась
вокруг пожилой женщины странного вида. На ней был бордовый брючный костюм, а
физиономия сплюснута книзу, как на карикатуре. Она курила длинную коричневую
сигарету, очень не шедшую ей, стряхивала пепел на ковер и говорила во весь
голос.
Знаменская, подойдя поближе, узнала Марта, знаменитый
кардиохирург.
Академик, профессор, директор, лауреат. Данилов говорил о
ней, что она потрясающая бабка.
Марта улыбнулась. В этой чужой толпе Знаменская была как
будто приветом от Данилова.
Он увидел ее, когда она была уже почти у двери. Ей оставался
только один шаг.
Он сунул стакан в руку удивившемуся Грозовскому и перехватил
Марту.
— Добрый вечер.
Марта вздрогнула и уставилась на него, как будто увидела
впервые.
— Добрый вечер.
— Откуда ты взялась?
— Приехала из Кратова.
— Тебя тоже пригласили?!
Тон был такой, что она немедленно и страшно оскорбилась.
— Нет, конечно, не переживай. Но я не лезла в окно в
сортире. Пригласили маму, а она отдала приглашение мне.
— Надежду Степановну? — уточнил Данилов. Он был так рад, что
не знал толком, что говорить.
Он давным-давно ничему и никому так не радовался.
— Данилов, у меня одна-единственная мать, и ее действительно
зовут Надежда Степановна.
Больше говорить было нечего, и они замолчали. Марта смотрела
поверх его плеча на гостей.
— Я так рад тебя видеть, — признался Данилов.
— Мог бы позвонить.
— Ты тоже могла бы.
— Я и так все время звоню. Не хочу надоедать.
— Ты мне не надоедаешь.
— Вот взял бы, да и позвонил.
— Марта, я не мог. Что-то странное происходит, а я никак не
могу разобраться.
Марта повернула голову и внимательно посмотрела ему в лицо.
— Это ты о чем, Данилов? О разбойном нападении? Ты что-то
узнал, да? Что? Кто это?
— Я еще ничего не узнал. Я… потом тебе расскажу.
— Точно расскажешь? — спросила она подозрительно.
Ей уже не хотелось на него сердиться. Какое счастье, что он
здесь!
Теперь можно ничего не опасаться, никуда не спешить и ни
из-за чего не беспокоиться. Правда, где-то поблизости красавица Лида. Где же?
— Ты поздоровалась с моими родителями?
— Конечно. Только они меня не узнали, а напоминать я не
стала. Я их боюсь страшно.
— Я сам их боюсь, — пробормотал Данилов и улыбнулся в ее
серые глаза. — Как ты себя чувствуешь?
— Я чувствую себя жирной коровой, — пожаловалась Марта. —
Почему-то мне кажется, что мне малы все брюки. Может, я просто так растолстела,
а ребенок тут ни при чем? Ему еще рано расти! Его еще не должно быть видно. Ты
что? Смеешься?
— Я не смеюсь, — возразил Данилов. Удивительно, как быстро в
ее присутствии жизнь становилась похожей на нормальную, человеческую. — Вон там
Знаменская выступает, слышишь? Пойдем, я тебя с ней познакомлю, и она тебя
устроит рожать в ЦКБ. Бесплатно, раз уж ты не хочешь взять у меня деньги.
— Мне не надо в ЦКБ. Мне надо в районный роддом. Только
кретины платят деньги за понты и блатных врачей, которые ничего не могут.
— За какие понты? — не понял Данилов.
— За фикус в коридоре и турецкий ковер на лестнице. Данилов,
ты что? Тупой? Мне нужен нормальный, опытный, практикующий врач, у которого
каждый день кто-нибудь рожает. — Марта быстро посмотрела по сторонам, не слышит
ли кто, о чем они говорят. — Я и без фикуса обойдусь, мне лишь бы ребенка не
уморили, а этих, которые в ЦКБ и у которых три богатых клиента в месяц, мне не
надо, боже избави! Ты что? Не слушаешь?
Конечно, он не слушал. Он смотрел на нее — и не слушал.
Как бы ему заманить ее ночевать? Пообещать, что все
расскажет, но только дома?
— Данилов, что ты молчишь?
— Ты собиралась уезжать?
— Я думала, что тебя нет, — призналась Марта, — и никак не
могла понять, зачем же я-то приперлась!
— Подожди меня минут пятнадцать. Сейчас начнется
торжественная часть, и можно будет незаметно уехать. Ты собираешься вернуться в
Кратово или… останешься? — Ему показалось, что вопрос прозвучал как-то на
редкость пошло, оскорбительно даже.
— А Лида? — спросила Марта. — Она не обидится?
— Нет, — сказал Данилов довольно сердито, — собственно
говоря, это совсем не твое дело. С Лидой я сам все улажу.
— Тогда останусь, — решила Марта.
Разве она могла уехать, когда он сказал — оставайся?!
— Через пятнадцать минут. Постарайся никуда не исчезать.
Если хочешь, можешь уехать прямо сейчас, у тебя же есть ключи. А я подъеду.
— Данилов, — спросила Марта язвительно, — с чего ты взял,
что я хочу немедленно мчаться в твою квартиру? Может, я хочу побыть на приеме,
в обществе приятных и умных людей? Может, я хочу съесть немного холодных устриц
или что предполагается на фуршете? Может, я хочу провести вечер здесь, а не
возле твоей посудомоечной машины?
— Здесь? — беспомощно переспросил Данилов. — Ну… давай
проведем вечер здесь.
— Ты тут совсем ни при чем, — наслаждаясь игрой, продолжала
Марта, — ты должен проводить вечер со своей Лидой, а не со мной.
