Ему показалось, что Тарасов сейчас его ударит. Данилов весь
подобрался — так ясно видел, что Тарасов готов его ударить.
— Ты просто… — прошипел он сквозь зубы, — просто…
— Что? — переспросил Данилов.
Он весь — от волос до ботинок — был холодный и надменный, и
за это Тарасов ненавидел его еще больше.
— Ничего! — рявкнул он. — Пойду я от греха подальше, а то
еще ненароком…
Данилов не пошел его провожать.
Олега оскорбляли его отношения с родителями. У него не было
таких возможностей, как у Данилова, и тем не менее он все-таки стал тем, кем
стал, — хорошим скрипачом в хорошем «выездном» оркестре. Он не мог простить Данилову
упущенных возможностей — как будто они были его собственными.
А Данилов не мог ему простить, что он из кожи вон лез, чтобы
заменить его родителям сына, и отчасти ему это удавалось. Олег был гораздо
большим сыном даниловских родителей, чем сам Данилов, и он… ревновал, хотя
старательно притворялся равнодушным.
Марта отлично его понимала. Марта всегда его понимала.
Марта, похожая на Симфонию соль-минор Моцарта.
Когда в очередной раз залился трелями домофон, Данилов
засмеялся.
— Да, — весело сказал он, хлопнув по кнопке, — кто там?
— Это я, — прохрипел домофон. Данилов ничего не понял. — Я,
Вениамин. Открой.
— Отлично, — сам себе сказал Данилов, отпустив кнопку, —
только Веника мне и не хватало.
— Я без тебя скучал, — сообщил он, когда Веник вывалился из
лифта.
Тот дико на него взглянул.
— Аська приехала за вещами, — сказал он, тяжело дыша, как
будто жена гналась за ним с пистолетом и вот-вот могла настигнуть, — я ушел. Не
могу ее видеть! Не желаю!.. Пусть берет, что хочет! Пусть все забирает, все! Я
даже пальцем не пошевельну!..
— Сбавь обороты, — посоветовал Данилов. Про эти обороты он
однажды услышал от Марты. — Ты что? Ночевать у меня собрался?
— Я уеду, — пообещал Веник, выбираясь из пальто, — мне
только пересидеть, пока она там… Представляешь, я приехал, а она — дома!
— Ужас, — сказал Данилов.
— Ты ни фига не понимаешь — и заткнись! Ты жену в гроб
загнал, а моя меня загонит! Я тебе точно говорю!
Самое печальное — Веник искренне верил в то, что насочинял
про свою жену-злодейку. Он всерьез вознамерился с ней разводиться и был убежден
— в данную секунду, — что она отравила ему жизнь и украла… Что там она у него
украла? Молодость? Лучшие годы?
— Ты особенно не распаляйся, — посоветовал ему Данилов из
гостиной, — тебе же потом хуже будет, когда ты мириться кинешься.
— Я?! — возопил Веник, появляясь в дверях. — Мириться?! Да я
никогда в жизни!.. Да хоть один раз!.. Свобода мне дороже…
— Свобода, равенство, братство, — заключил Данилов. — Где же
ты все-таки был в субботу утром. Веник?
Вениамин моментально осекся и посмотрел на Данилова
настороженно.
— Далась тебе эта суббота, — сказал он быстро, — нигде не
был. Дома спал. У тебя есть пожрать?
— В холодильнике. Подавать тебе я не буду, бери сам. Кстати,
что ты собираешься красить голубой краской? Сортир?
Веник моргнул.
— Какой краской? А… Нет, ванную. А что? Плохо? Или это
теперь не модно?
— Черт его знает, — ответил Данилов и ушел в кабинет.
Веник чем-то гремел в гостиной, что-то там у него падало и
звенело, потом заговорил телевизор, и эти звуки — свидетельства чужого
присутствия — не давали Данилову сосредоточиться.
Потом позвонила Марта.
— Хэллоу, — сказала она, почему-то налегая на букву «у», —
как твоя жизнь? Игра?
— Ты встретила своего Петрысика?
— Встретила.
— Как он съездил?
— Хорошо. Привез еще немного сала.
— Ты сказала ему, что…
— Что?
— О ребенке сказала?
Марта вздохнула.
— Нет еще. Не переживай за меня, Данилов, я успею. Господи,
что там у тебя за шум?
В этот момент Веник как раз уронил на кухне что-то тяжелое и
громкое.
— У меня Веник. — Данилов улыбнулся, откинувшись в кресле, —
он спасается от жены и кредиторов.
— Каких еще кредиторов, Данилов? — подозрительно спросила
Марта. — Он спасается от кредиторов на твои деньги?
— Ну, не на свои же. Своих у него нет.
— Зачем ты ему дал? Ну зачем?!
— Он боится, что в него будут стрелять! — заявил Данилов с
пафосом.
— Джексон стрелял в Сундукова, — объявила Марта. — Попал? —
испуганно спросила она сама у себя. — Нет, промахнулся!
— Вот именно, — согласился Данилов. — Кстати, я так и не
выяснил, где был Корчагин утром в субботу. И у Лиды тоже забыл спросить. А
Знаменская мне почему-то наврала, — он понизил голос, — сказала, что была в
Кардиоцентре, а когда я туда позвонил, мне ответили, что в субботу ее не было.
— А как ты спросил про субботу?
Данилов вздохнул.
— Я сказал, что я ее ассистент, и она просила узнать, не
оставляла ли она в субботу сумку с документами.
— Потрясающая конспирация. А Лиду ты сегодня видел?
— Она заезжала, — нехотя признался Данилов. Ему не хотелось
говорить Марте, что она заезжала.
Хотя Лида была его любовницей, и Марта об этом прекрасно
знала.
— А Грозовский спросил, правда ли, что я строю дом для
Кольцова и в этом доме произошли какие-то неприятности.
— Откуда он мог узнать, — насторожилась Марта, — ты же
никому ничего не рассказывал!
— Вот именно. И я понятия не имею, откуда он мог узнать.
Лида потеряла янтарный брелок — человечка, составленного из шариков. Это что?
Совпадение?
— Лида?! — изумилась Марта.
Данилов пришел в раздражение:
— Да. Лида. Только не надо меня спрашивать, что это
означает. Я не знаю.
— Вот черт возьми.
— Вот именно.
