Он пропадет без сигарет.
Сегодняшний кошмар был каким-то на редкость иезуитским и… не
правдоподобно реальным. Данилов не знал раньше, что сны могут быть такими
реальными. Все из-за того, что какие-то неизвестные придурки вчера разгромили
дом Тимофея Кольцова. Слава богу, охранник жив. Если бы он умер, у Данилова не
было бы другого выхода, как только помереть вместе с ним.
Сознавать до конца жизни, что погубил двух человек, такой
слабак, как Данилов, не смог бы.
Сигареты нашлись в гостиной, куда Данилов притащился, чтобы
выпить воды. Холодная вязкая химическая жижа из кошмара болталась в желудке
вполне реально и осязаемо.
Он выпил воды — привозная родниковая вода отчетливо отдавала
краской, — поморщился, контролируя себя, чтобы не пришлось стремглав бежать к
унитазу, и осторожно закурил. Тут дело пошло веселее.
Привычный сухой и душистый дым помог. В голове немножко
расступился мрак, и в желудке улеглось.
Медленно, как старик, Данилов пристроил себя за стол и
вытянул длинные ноги.
Зазвонил телефон. Сигарета как будто сама по себе дрогнула у
него в пальцах, выпала и покатилась по столу. Данилов почему-то с ужасом
проводил ее глазами.
Кто может ему звонить?!
Кто может звонить ему в восемь утра в воскресенье?!
Мать звонила вчера. Воскресенье — это не ее день. Просто так
— не по графику — она никогда не звонила.
Лида? Секретарша из офиса? Служба безопасности Тимофея
Ильича Кольцова, установившая несомненную причастность Данилова к разгрому?
Номером ошиблись?
По сантиметру, как в замедленной съемке, Данилов протянул
руку и снял трубку.
— Да.
— Данилов, почему у тебя голос, как будто ты только что
восстал из гроба?
Облегчение, как будто вырвавшееся из трубки, дунуло ему в
лицо.
Ну конечно! Только один человек мог звонить ему «просто так»
в восемь утра в воскресенье.
«Я звоню тебе просто так», — всегда говорила она.
Какое счастье, подумал вдруг Данилов, что у него есть Марта,
которая звонит «просто так».
— Тебе не приходило в голову, что по утрам в выходной люди
могут спать?
— Ты что, — насторожилась Марта, — с Лидой? Тогда ты извини
меня, Данилов, я не хотела. Я просто подумала, что после вчерашних приключений
ты вряд ли спишь, и решила, что если я позвоню…
Данилов улыбнулся, прижимая трубку плечом, дотянулся до
тлеющей на столе сигареты и тщательно затушил ее в пепельнице.
— Марта, — сказал он стрекочущей трубке, — я один. Как ты
себя чувствуешь?
— А ты себя?
— Хорошо, спасибо. Наше вчерашнее приключение прошло без
последствий?
Марта пришла в раздражение, и ухо Данилова моментально это
уловило.
— Когда ты выражаешься, как учитель литературы, мне охота
тебя укусить. Какое приключение ты имеешь в виду, Данилов? Как ты тряпкой рану
на голове затыкал тому бедолаге? Или как нас лицом к стене выстроили? Или как
ты по стеклу ползал, а меня рвало? Что именно из этого «приключение»?
— Я просто хотел узнать, — невозмутимо продолжал Данилов, —
как ты себя чувствуешь после всех потрясений.
— После всех потрясений я чувствую себя ужасно. Спать не
могла. Сначала читала, а потом смотрела телевизор. Показывали какую-то дикость.
В твоем духе, Данилов. Очень стильно и концептуально. Про извращенцев.
— А читала что? — Данилов достал еще одну сигарету и
закурил.
Как хорошо, что она догадалась позвонить. Просто так.
— «Дневник Бриджит Джонс». Это модный английский роман.
— Стильный и концептуальный?
— Женский.
— Про любовь?
— Про то, как после новогодних праздников невозможно влезть
ни в одну юбку, на работе не дают повышения и любовник бросил. Остался
единственный друг, но он гомосексуалист.
— Я твой единственный друг, — объявил Данилов, — и я не
гомосексуалист.
— Мне повезло.
— Зачем ты звонишь?
— Я думала, что ты там совсем пропадаешь, Данилов. Ты у нас
натура утонченная, где-то даже нежная. Я решила выразить тебе солидарность и
поддержку.
— Спасибо. — Упоминание о нежности и утонченности ему не
понравилось.
— Ты уже что-нибудь надумал?
— Пока ничего. Но я… мало думал. У меня почти не было
времени.
— Слушай, я совсем забыла про бальные танцы! Как они прошли?
Данилов секунду молчал.
— Все хорошо. По крайней мере, Лида так сказала. Насколько я
понимаю, самое главное в бальных танцах — это зрители. Зрителей было много, и
все нужного уровня.
— А шоу?
— Красиво, наверное, — оценил Данилов, — черт его знает.
— Так красиво или черт его знает?
— И так, и так.
— А почему ты не привез Лиду на ночь?
— Марта, это совсем не твое дело.
— Не мое, — согласилась Марта со вздохом, — конечно, не мое.
Так почему ты не привез ее на ночь?
— Потому что мне было не до нее. Мне нужно было подумать.
Хотя я так ничего особенного и не надумал.
— И она тебя отпустила?
Данилов улыбнулся, представляя, как Марта сидит в пижаме на
своей узкой кушеточке — кажется, это называется «полутораспальный диван»,
стильная вещь конца шестидесятых. Марта сидит, скрестив ноги в толстых белых
носках, и на одеяле у нее разложены пульты от телевизора и музыкального центра,
а на полу рядом с кушеточкой крошечный мобильный телефон, и вчерашний женский
роман, и какой-нибудь «Business Weekly», принесенный с работы, чтобы посмотреть
в выходные. Волосы у нее торчат в разные стороны, и пятно на щеке — на той, что
касалась подушки, — и облезлый медведь, из которого сыплется желтая поролоновая
труха, привалился к стене.
— Данилов, ты что? Уснул?
— Нет. Я не расслышал.
Марта опять вздохнула, понимая, что отвечать на ее вопросы о
Лиде он не станет, а будет старательно уводить разговор, тянуть и мямлить. В
некоторых вопросах он был удручающе предсказуем.
