Американскую шеренгу заволокло пороховым дымом, вокруг засвистали пули, и сэр Банастр грязно выругался. По левой руке словно палкой ударили, и она беспомощно повисла, рукав мундира быстро пропитался кровью. Он успел еще понять, что рана хоть и кровавая, но не слишком опасная, так как пуля, рванув бицепс, прошла навылет, не зацепив кость. Но болела рука просто адски!
Но в этот момент первая шеренга драгун на полном скаку врезалась в строй американцев. Часть лошадей прорвала жидкую шеренгу, да так быстро, что всадники даже не успели пустить в ход сабли. Но сбитые конями, искалеченные ударами кованых копыт люди с воплями корчились на земле. Некоторые кони, увязнув в груде тел, поднимались на дыбы и опрокидывались, сбросив наездника. Получилась ужасная мешанина из мертвых и раненых людей и лошадей. Истошные вопли, жалобное ржание слились в безумную какофонию.
Тэрлтон от всего этого, а особенно от боли словно бы обезумел. Он поддался общему порыву и тоже завопил что-то невнятное, взмахнув саблей, напрочь снес голову кому-то, даже не попытавшись разобрать, американец то был или кто-то из своих кавалеристов, потерявших лошадь. Но тут и его конь пролетел сквозь американский строй следом за остальными драгунами.
Повинуясь сигналу трубы, вышколенные кавалеристы перестроились и ринулись в новую атаку, теперь уже с тыла. Американцы к этому времени сгрудились вокруг своего командира, и прорвать строй было нельзя по той причине, что строя не осталось. Драгуны заработали саблями, наседая на беспомощно отмахивающихся американцев. Те валились точно снопы, и вскоре раздались крики: «Сдаемся! Пощадите!» Тэрлтон, хоть и совсем того не хотел, помедлил немного, что стоило жизни еще десятку американцев, а потом приказал оказавшемуся рядом горнисту:
– Трубите отбой.
Резкие звуки трубы больно ударили по ушам, однако в горячке боя их услышали далеко не все. Или, может, просто не захотели услышать? Во всяком случае, если драгуны послушно подтянулись к своему командиру, лоялисты, которые по воле случая находились довольно далеко, продолжали резню, потому что боем это назвать уже было нельзя. Кто-то из американцев нацепил на штык белую рубашку и принялся ею отчаянно размахивать, показывая, что они сдаются. Напрасно! Остановить озверевших от крови лоялистов было невозможно. Тэрлтон ясно видел, что они беспощадно добивают даже раненых. Но рука так болела, так чертовски болела, что останавливать это совершенно не хотелось.
– Сэр, – осторожно произнес лейтенант, мундир которого тоже был изодран штыками и местами окровавлен, – может следует остановить их?
Тэрлтон прозрачными глазами посмотрел сквозь него и спросил:
– Разве вы не слышите сигнал «отбой»? – потом досадливо поморщился и бросил трубачу: – Прекратите эти звуки, вы же надорветесь.
– Но сэр…
– Я сделал все, что должен был, все, чего требовал от меня долг офицера. Но останавливать озверевшую толпу этой сволочи я не намерен. В конце концов, я дорожу своей жизнью, жажду мщения не так легко обуздать. А если вы, сэр, желаете рискнуть, я не запрещаю вам это сделать.
Лейтенант посмотрел туда и решил, что он не желает. Впрочем, рано или поздно все кончается, закончилось и избиение. Весь бой не продлился в общей сложности получаса, да какой, собственно, бой. Так, две стремительные кавалерийские атаки, и полк американской милиции растаял, точно кусок сахара в кипятке. Как ни странно, около сотни американцев во главе с раненым полковником Буфордом, все-таки уцелели.
Когда полковника привели к нему, Тэрлтон, болезненно морщась, полюбовался на американца, который зажимал рукой кровоточащую рану на голове, и приказал:
– Перевяжите его и отпустите.
– Э-э… Простите, сэр, – не понял подъехавший майор.
– Кажется, я все ясно сказал. Перевяжите ему рану, дайте коня и отпустите.
– Я не уйду без своих солдат, – возразил было Буфорд.
– Посмотрите вокруг и решите, намерены вы остаться или нет, – усмехнулся Тэрлтон.
Полковник посмотрел на поле, где спешившиеся лоялисты раздевали мертвецов и решил, что ему больше ничего здесь не нужно.
– Сэр, но зачем вы это сделали? – поинтересовался майор.
– Ах, Джеймс, это ведь так приятно – уничтожить врага чужими руками. Как вы думаете, что с ним сделают собственные командиры, когда узнают подробности сегодняшнего боя? Уверен, что суд ему обеспечен, и как бы по результатам суда его не повесили.
Майор покачал головой.
– Не думаю, сэр. Они весьма снисходительно относятся к битым командирам. В лучшем случае отправят обратно на ферму, индюшек разводить. Ладно, а что будем делать с теми, кого наш легион не успел добить?
– Да они мне ничуть не больше нужны, – пожал плечами Тэрлтон. – Конечно, их как мятежников следовало бы просто развесить на деревьях, но стоит ли? Они и так получили сегодня хороший урок, не думаю что кто-нибудь из них еще осмелится выступить против короны. Пес с ними, пусть тоже проваливают куда захотят. Я бы с большим удовольствием перевешал вот этих, – он кивнул в сторону мародеров, – но их нельзя. Ладно, трубите сбор, нам нужно следовать дальше.
* * *
Салон маркизы де Верней был, как всегда, великолепен, хотя маркиза, конечно, не могла похвастать таким блестящим обществом, как в Версале. Но все-таки ей удалось сегодня заполучить в свои коготки известного сплетника Рошешуара и набирающего славу не то писателя, не то адвоката Бомарше. Так что общество с немалым удовольствием клубилось вокруг них, жадно внимая каждое слову, особенно когда начинал говорить Рошешуар. Ну, вы же знаете, что подруга его любовницы вхожа в салон самой дю Тавернье, которая, как все достоверно знают, находится в самых теплых отношениях с братом принцессы де Ламбаль, лучшей подруги нашей королевы. И вы еще удивляетесь, откуда он все знает. Да если бы мне иметь такие связи…
– Ах, мсье Рошешуар, но такого просто не может быть.
– Уверяю вас, мадам, все происходило в точности так, как я вам рассказываю. Скандал получился совершенно фантастический. Когда граф вернулся и поймал свою жену вместе с этим… ну, сами понимаете, с кем, это было еще полбеды. Зато когда у графини родился черный ребенок. Вы только представьте себе: черный!
– Ах, Рошешуар, вы невыносимый сплетник! Все это только непристойные слухи. Ведь на крестинах ребенка графа присутствовала сама принцесса Аделаида.
– В том-то и дело! Если Ее Высочество узнает, что крестила неведомого бастарда, которого спешно доставили в дом графа, все, что происходило до сих пор, покажется вам невинными забавами. Ведь затронута честь королевского дома!
– А что негритенок?
– Понятия не имею. Говорят, граф приказал его утопить. Ну не отправлять же сына графини на сахарные плантации Гаити?!
– А что там на Гаити? И вообще в Америке? – выпорхнул неведомо откуда новый вопрос.
Рошешуар расплылся в довольной улыбке.
