– Но ведь это же ерунда! Дым без огня. Одна кавалерия ничего не сумеет сделать, тем более при атаке подготовленных позиций. А русская пехота разбита, вы же сами видите.
– Русские варвары, ну что с них взять? – политично заметил Ведель, не желая напоминать королю о самоубийственной атаке Зейдлица всего пару месяцев назад.
Тем временем русские кирасиры преодолели уже половину расстояния, и король понял, что строить каре уже поздно. Даже отлично выученная прусская пехота просто не успеет это сделать, и если кирасиры атакуют смешавшийся строй, бой превратится в побоище. Но генерал Канитц, командовавший гренадерами, тоже это понял, поэтому приказал открыть огонь поротно. Король видел в подзорную трубу, как он заполошно машет руками, отдавая последние приказания. Русские кирасиры уже были в ста шагах, нет, даже меньше. Гренадеры сдвоили ряды, первая шеренга опустилась на колено, стоявшие чуть далее вторые батальоны полков торопливо бежали вперед, чтобы уплотнить первую линию.
Король хищно потер руки, с удовольствием предвкушая приятное зрелище. Он прямо услышал, как командиры, взмахнув шпагами, крикнули:
– Залпом пли!
И хотя первый же залп свалил нескольких всадников, они не подумали останавливаться. Прусские офицеры снова скомандовали:
– Залпом пли!
Нет, не зря король тратил время, обучая пехоту быстрой стрельбе. Он не раз говорил, что лишний залп в минуту дает его армии лишние пятнадцать тысяч солдат. И сейчас его пехотинцы демонстрировали отменную дисциплину и выучку. Первая шеренга слаженно отступила назад, ее место заняли подбежавшие солдаты вторых батальонов, вскинули фузеи – и снова полыхнуло, взвился белый дымок. И снова падают русские всадники. Но почему, почему, Donnerwetter, они не останавливаются?! Король до боли вжал окуляр подзорной трубы в глаз, словно надеялся таким образом разогнать неприятный мираж.
Горячий свинец метет, словно метлой, кони мечутся, встают на дыбы, сбрасывая всадников, перед плотной шеренгой пехоты уже лежало множество трупов, но русские не останавливаются. Кони спотыкаются на трупах, но русские упрямо рвутся вперед. И откуда у них это? Ведь даже знаменитые кавалеристы Зейдлица, прославленные на всю Европу, выигравшие многие сражения, в такой ситуации отступили. А русские не желают! Что за дьявол в них вселился?! Русского мало что убить, так его еще повалить надо!
– Залпом пли!
– Залпом пли!
– Залпом пли!
Нет, не остановились, врубились в ряды померанских гренадеров. Сквозь облако дыма мало что видно, Фридрих раздраженно ругается, проклиная весь белый свет. Он уже не понимает, что происходит, его самого захватил жар битвы, он сам стоял в шеренге, выставив вперед фузею в окостенелых руках. Но тут сказалось то, что пруссаки стояли шеренгами, а не в каре. Кирасиры сумели прорваться к правому флангу первой линии. Всплеснув руками, упал командир полка, Фридрих увидел, как что-то кричит, бешено выпучив глаза, Канитц, строй пехоты заколебался, начал изгибаться и шататься, но пока еще держался. Рухнуло было на землю знамя с черными орлом, король невольно вздрогнул, но кто-то, кажется, сам генерал, подхватил его, и строй снова затвердел.
Теперь уже Фридриху не чудился, он совершенно точно слышал хриплый вой и лязг железа. Осатаневшие гренадеры сами пошли в атаку, забыв про приказ короля. Регулярное сражение превратилось в какой-то безумный шабаш, кровавую резню. В дыму мелькали штыки, кирасирские палаши, но люди уже превратились в диких зверей, в ход пошли кулаки и зубы. Удары наносились практически вслепую, кто знает, может, доставалось и своим, в густой пелене дыма различить что-то было трудно. Выстрелы в упор опаляли лицо, к пороховой гари примешивался противный запах вспоротых внутренностей.
Все это Фридрих чувствовал так, словно сам находился в самой гуще схватки. Он даже забыл, что полководец обязан сохранять трезвую голову везде и всегда и не позволять хмелю битвы овладеть собой. Собственно, такое случилось с ним впервые и, скорее всего, причиной тому было сокрушительное поражение, которое потерпела прусская армия совсем недавно. Что-то сломалось в душе, вот потому сейчас ему и мерещились окровавленные тела, пропоротые ударами его – да-да, его! – штыка. Ведь рядовой гренадер ни за что не отвечает, на его плечах не лежат судьбы мира.
Король затряс головой, отгоняя проклятое наваждение. Тем временем схватка постепенно утихла. Стало видно, что прусская пехота сумела выстоять. Она понесла огромные потери, строй ее смешался, вместо геометрически правильных линеек батальонов теперь на высотах тут и там виднелись кучки окровавленных, потрепанных оборванцев. Однако они победили! Точно такие же разрозненные и потрепанные кучки русских кирасир катились обратно по долине, провожаемые залпами прусской артиллерии. Снова пехота оказалась сильнее отборной кавалерии.
– Ну, что, Ведель, – широко улыбнулся король, не успев нацепить маску ледяной невозмутимости, – теперь вы видите, что атака русских была форменной глупостью. Мы выиграли это сражение! Нужно только нанести последний решающий удар. Чтобы добить русского медведя.
– Да, ваше величество, – поспешил согласиться Ведель, хотя совершенно не разделял уверенности Фридриха. – Знамена вашего величества всегда овеяны славой победы!
* * *
– Ну, что же, теперь наш черед, – со странной смесью игривости и мрачности произнес гусарский полковник. – Кирасиры разбили строй пруссаков, нам предстоит довершить дело. Трубите атаку.
Пронзительные звуки горнов встряхнули гусаров, шеренги цветастых ментиков выровнялись, и кавалеристы начали спускаться с холма. Пруссаки, завидев новую опасность, засуетились. Было видно, как офицеры, размахивая саблями, пытаются выстроить солдат в каре, как и положено для отражения атаки кавалерии. Однако слишком силен был удар кирасиров, слишком много сил и крови стоил он пруссакам. Окровавленные, растерянные солдаты суматошно метались среди людских и конских трупов, но никак не получалось у них сбить плотный строй, без которого не стоило даже надеяться на успех. И все-таки мало-помалу они собирались вокруг знамен с черными орлами.
Петенька, сделав знак Северьяну и корнетам, тоже тронул лошадь, держась позади первого эскадрона. Северьян, конечно же, скорчил умоляющую гримасу – его отношения с лошадьми никак не налаживались, – но перечить не посмел и следовал за господином. На лицах же мальчишек снова заиграл румянец, они оживились, предвкушая схватку.
Пруссаки начали стрелять, пули с противным чмоканьем ударяли в землю, двое или трое гусаров вылетели из седел, но их лошади, подхваченные общим порывом, не покинули строй. Эскадроны, набирая ход, неслись вниз по склону.
– Рысью! – долетела команда полковника.
Строй синих мундиров, окутанный рваными клубами порохового дыма, приближался. Петенька уже мог различить поблескивание штыков. Теперь кавалеристам предстояло самое сложное – с разгона подняться на противоположный склон долины, именно в этом месте лежало особенно много трупов и пехотинцев, и кирасиров. Но хорошо вымуштрованные лошади, подчиняясь железной воле всадников, не обращали внимания на препятствия. Петеньку слегка замутило, когда он понял, почему конская рысь стала чуть валкой.
