— Меня пугают твои советы, — заметила вскользь Рюби.
— Ничего другого сказать не могу, — ответил дракон. — Кроме того, я предсказываю, что это поможет вам вернуть одного из ушедших, ведь недаром дракону дано видеть будущее.
— Кого? — спросил Хани.
— Не могу сказать точнее.
— А что такое снежный пожар? — поинтересовался Дъярв.
Вместо дракона ответила Рюби:
— Огонь, несущий холод вместо жара, ты наверняка видел его зеленое пламя в небесах своей родины. И вместо пепла на землю будет сыпаться снег.
Дъярв побледнел.
— Еще неизвестно, что лучше, — его голос дрогнул. — Спалить этот край огнем обычным или обрушить на него огонь снежный.
— Боюсь, Восьмикрылый прав, — Рюби совсем сникла. — Выбора у нас действительно нет.
— Я останусь с вами на всякий случай, — пообещал дракон. — Если холод начнет брать верх, постараюсь помочь. Что-что, а высвободить ему навстречу огонь подземный я сумею, предосторожность никогда и никому не повредила. Но не удивляйтесь, если вы меня не увидите. Не люблю быть в центре внимания. — Он кокетливо полыхнул дымом. — Однако помните — я рядом.
12. СНЕЖНЫЙ ПОЖАР
— Никогда раньше не каталась верхом на тигре, — с мрачной веселостью произнесла Рюби, — и не скажу, что иду на это с легким сердцем.
— Давай-давай, не тяни, — Хани старался спрятать охватившие его недобрые предчувствия за показной веселостью.
Дъярв смолчал, но всем видом постарался показать, что не одобряет опасную затею, и будь его воля, все пошло бы совершенно иначе. Однако, коль скоро от него ничто не зависит, он умывает руки.
Рюби подняла сложенные ладони над головой.
Воцарилась полная тишина. Хани ни за что не поверил бы, что в зеленом, полном жизни лесу способно установиться такое безмолвие. Пропали птичьи голоса, смолк шелест листвы, утихло посвистывание ветра в кронах. Небо стало прозрачно-голубым, ни единого облачка, только высоко-высоко, в недоступной дали невозмутимо сверкает золотой шар солнца.
Хани вытер крупные капли пота, выступившие на лбу. Не успев снять тяжелую меховую одежду, он чувствовал себя, как в хорошо протопленной печи.
Постепенно небо начало бледнеть, приобретая неопределенный белесый оттенок, теряя звонкую прозрачность, солнце скрылось в сгущающейся дымке, словно растворилось. Только душная жара подтверждала, что сейчас полдень.
И вот мутный небосклон прорезал чистый зеленый луч. Хани бросил невольный взгляд на свой меч — нет, он благополучно покоился в ножнах.
— Мне это не нравится, — прошептал Дъярв ему на ухо. — Надвигается какая-то непонятная опасность… Я не против колдовства, хотя никогда не доверял волшебникам до конца, а сейчас не верю вообще. Мне кажется, она шутит с силами, о могуществе которых имеет весьма отдаленное представление.
Следом за зеленой точно такая же яркая синяя вспышка озарила небо, за нею последовали красная, желтая, фиолетовая…
Хани понял, что дрожит он отнюдь не от страха и возбуждения, а от холода. Странная дрожь, идущая откуда-то изнутри, и странный холод, отдающий в суставы, но не трогающий кожу… Он открыл рот, чтобы ответить Дъярву, но задохнулся — воздух стал обжигающе холодным. Бросив взгляд на северянина, Хани с изумлением отметил, что его борода, усы и брови покрылись пушистым белым инеем.
В сплошной тишине прогремел звонкий удар, заставив их вздрогнуть от неожиданности. Один, другой, третий… А вскоре эти удары слились в сплошной треск.
— Деревья, — прохрипел Дъярв. — Деревья не выдерживают мороза и начинают трескаться. — Он закашлялся. — Воздух стал каким-то тяжелым. Мне кажется, еще немного, и он тоже замерзнет, подобно воде.
— Меня словно колют ледяными иголками, — пожаловался Хани.
А в небе, прямо над ними, развернулась волшебная картина. Отдельные сполохи цветного огня превратились в настоящие огненные реки, разлившиеся по небосклону; немыслимая яркость и чистота красок завораживала и пугала. Бессмысленно пытаться описать буйство цветов. Разворачивались и сворачивались ярчайшие полотнища, вздымались искрящиеся фонтаны, рушились многоструйные водопады. Невольно хотелось любоваться неземными картинами вечно, но глаза начинало нестерпимо резать, слезы сыпались градом, тут же замерзая на щеках, склеивая ресницы.
Легкое покалывание морозца сменилось свирепыми ударами бичей с вплетенными бронзовыми колючками. Хани ничуть не удивился бы, выяснив, что его лицо разодрано до кости. Однако он уже не мог открыть глаза, пытаясь укрыться от слепящего света, заполнившего весь мир. В горле першило и скребло, при каждом выдохе ледяные когти, казалось, уносили с собой кровоточащие клочья легких.
Вдруг Дъярв громко вскрикнул, в его возгласе смешались удивление и боль.
— Смотри!
Хани ладонью смахнул лед с бровей и ресниц.
К ним медленными шагами приближалась Ториль. Она шла, неуверенно покачиваясь, а в руке сверкал голубой меч, доставшийся им от Лоста.
Угрожающая тишина сменилась ревом и свистом гигантского костра, словно невидимые мехи закачивали воздух в невиданное горнило. Слышал все это Хани или ему только мерещилось? На этот вопрос он так и не смог ответить. В мире магии настолько тесно переплетались явь и видения, реальность и миражи, что только сами волшебники могли различать их.
В воздухе замелькали мириады светящихся искр, словно летевших из чудовищной топки. Огневой вихрь скрыл все вокруг. Искры опускались к земле, на лету превращаясь в сухие колючие снежинки, которые вскоре посыпались, как из рога изобилия. Всю землю укрыл белый ковер… Это и был снежный пожар, разжечь который призывал Восьмикрылый. Хани подумал было, что дракон по злобе и коварству способен отомстить таким образом за давнее поражение… Но мысли тоже застыли и шевелились вяло и неохотно. Потом Хани вспомнил, что дракон все-таки помогал им… А еще немного погодя все пропало — убийственное сверкание обернулось чернотой, и мрак рухнул на него, погребая под собой.
Когда Хани очнулся, то с немалым удивлением обнаружил, что не лежит на земле, как следовало бы ожидать после обморока, а продолжает стоять. Безумный холод сменился легким бодрящим морозцем, но и тот не собирался долго удерживаться. Снег покрывал землю слоем в два пальца толщиной и кое-где уже начал подтаивать, оставляя после себя слой грязи и холодные лужи.
Но когда Хани, стряхнув рукавицу, провел ладонью по лицу, она окрасилась красным. Хани выплюнул на снег сгусток темно-багровой запекшейся крови и наконец поверил, что все происшедшее ему не пригрезилось.
Сколько длился ледовый кошмар — пять мгновений или пять веков — Хани так и не узнал. Признаться честно, и не стремился узнать. Однако он был совершенно убежден, что продлись снежный пожар еще немного — от всех людей остались бы только ледяные мумии. Почерневшее лицо Дъярва, его окровавленные потрескавшиеся губы подтверждали это более чем наглядно.
