И остановился, как вкопанный. Что-то было не так, что-то неуловимо переменилось в окружающем мире. Но что?
Прибежал встревоженный Хани. Его движения были неловкими и скованными, будто ему приходилось преодолевать сопротивление липкой, вязкой массы.
— Как она? — поспешно спросил Хани и, не дожидаясь ответа, крикнул: — Проклятый Лост заколдовал весь мир!
Дъярв вскинул голову, настороженно оглядываясь. Только после слов Хани он понял, что изменилось. Все окружающее подернула странная дымка. Дъярв машинально попытался смахнуть невидимые слезы, но это было бесполезно. До них долетел рокот далекого прибоя, где-то грохотали огромные волны.
— Что это? — испуганно спросил Дъярв. Язык отказывался повиноваться ему.
Неустрашимый северянин ощутил робость, потому что не понимал природы неведомой силы. Он не страшился обычной магии — молний, грома, а оружие просто презирал. Здесь пришлось столкнуться с чем-то иным. Он словно погрузился на дно реки со странной студенистой водой, которая залепляла горло и заклеивала глаза.
Прошагал встревоженный Дайамонд. С трудом переставляя ноги, он пытался бежать куда-то.
Дымка полностью закрыла от них горизонт. Скрежеща зубами от напряжения, Хани поднял руку и указал на тлеющий неподалеку костерок. Его пламя, недавно весело трещавшее на ветру, теперь колыхалось плавно и лениво, точно непонятная дрема, свалившаяся на Хани и Дъярва, возобладала и над огнем. Еще два-три неспешных взблеска — и огонь застыл. Хани с ужасом увидел, как оторвавшийся лоскуток пламени повис в воздухе.
Тогда он задрожал, его до костей пробрал озноб. Почему-то померещилось, что надвигается зима, и вокруг царит лютый холод. Взглянув на Дъярва, Хани понял, что и того колотит дрожь. Однако трава оставалась такой же зеленой, не пожухла и не съежилась от мороза, не было заметно инея и снега…
А невидимая река, в которую они нырнули, застыла. Липкая вода стала каменно-тяжелой, в ней кружились сотни острых льдинок, больно коловших кожу и раздиравших легкие. Поверхность реки подернулась тонкой корочкой, и в тот же миг небо пропало. Его закрыл мутный серый полог. На какое-то время лед стронулся, промелькнули яркие звезды… Хани тупо удивился, откуда они взялись среди бела дня, но тут же панцирь льда сковал реку. Купол стал темно-серым, почернел. Хани ощутил, что задыхается, ему не хватало воздуха…
Пробуждение оказалось долгим и мучительным. Хани бесчисленное множество раз выныривал из липкого омута, но его вновь затягивало обратно. Однако он сумел проломить ледяную корку и вынырнул к свету и воздуху. Первое, что он увидел, было встревоженное лицо Рюби.
— Что случилось? — заплетающимся языком спросил Хани.
— Лост пытался заморозить время, — глухо ответила Рюби.
Только сейчас немного пришедший в себя Хани обратил внимание, как осунулось ее лицо, какие землистые круги обвели глаза.
— Разве это возможно — остановить время?
— Мы тоже полагали, что невозможно, однако ошиблись. Кое в чем жители Найклоста опередили даже нас, Радужников. Это знак. Недаром они так ценили мертвый покой. Может, именно это стремление и помогло им найти необходимое средство, чтобы растянуть день на тысячу лет.
— Но ведь у них ничего не получилось? — попытался улыбнуться Хани, но натолкнулся на печальный взгляд Рюби и прикусил язык.
— Лост просчитался в одном. Он не предполагал, что для Радужников время может оказаться иным, чем для людей. Если бы здесь находились только люди — все кончилось бы общей гибелью, а для нас замедление времени не так страшно, как для краткоживущих. Что мне лишняя тысяча лет? С великим трудом, однако мы раскололи лед застывшего времени.
И Рюби заплакала навзрыд. Хани неловко обнял ее, гладя по плечам, попытался утешить. Наконец Рюби справилась с собой и с трудом выдавила:
— Дайамонд погиб.
— Как?! — Хани искренне считал Радужников бессмертными, он забыл давнюю битву в ущелье, и это известие поразило его, как гром среди ясного неба.
— Растопить лед можно было только магическим огнем. Ты помнишь каменное пламя? Дайамонд зажег его. Но жар был так велик, что сгорел и его алмаз. Я пыталась остановить Дайамонда, но он утверждал, что иначе никак нельзя, что он знает, чем это может кончиться…
Хани крепче обнял ее, не сказав ни слова.
О Лосте больше не вспоминали.
11. ОПЯТЬ ДРАКОН
Недаром предсказывали, что последний поход будет тяжелее всех предыдущих, вместе взятых. Хани казалось, что они ни на шаг не приблизились к своей цели, зато успели потерять столько друзей… Чани, Ториль, Дайамонд…
Видя его переживания, Дъярв укоризненно выговаривал:
— Нельзя так распускаться. Вы начали великую борьбу, и сейчас поздно изображать сожаление и раскаяние. Если ты скажешь, что не представлял, какой трудной и кровавой она окажется, я перестану уважать тебя. Это будет значить, что либо ты глуп, либо легкомыслен. Вы замахнулись на то, чтобы избавить весь мир — весь мир! — от зла, и на полпути вдруг решили, что это можно сделать без крови. На что вы надеялись?
Хани покраснел так, что уши запылали двумя факелами.
— Мы… я… — невнятно промямлил он.
— Вы не представляли, что это выглядит так отвратительно, — жестко закончил Дъярв.
— Пожалуй, да, — согласился Хани.
Дъярв уже собрался и по этому поводу произнести какое-то поучение, однако его решительно оборвала Рюби.
— Прекрати! Разве ты не заметил, что он идет иной дорогой, чем мы?!
Теперь настала очередь Дъярва смущаться и мямлить.
— Конечно… Но только…
— Вот и помалкивай. Ты должен понимать: лишь потому, что он избрал свой путь, у тебя есть возможность следовать твоим.
— Наверное…
Но Рюби безжалостно добила Дъярва, издевательски повторив его собственное:
— Не заставляй думать о себе хуже, чем до сегодняшнего дня. Ведь тогда мне придется перестать уважать тебя.
Дъярв попытался трепыхнуться.
— Однако меч…
— …можно пускать в ход только тогда, когда возникает необходимость расчистить основной путь. При всей кажущейся силе не меч главное оружие.
Дъярв слегка воспрянул.
— Кажущейся? Не слишком ли сильно сказано? Наша победа была одержана кажущейся силой?!
Однако Рюби не смутилась.
— Вы много лет пытались вернуть корону Скъельда. И преуспели в этом? Да и битву тебе не мешает припомнить получше. Все ли решил меч?
Дъярв опять смешался и поторопился убраться — к великому облегчению Хани, которому спор не доставлял ни малейшего удовольствия.
