– Вы знаете интереснейшие новости, ваше величество?
– Я знаю, о чем идет речь: вас хотят сделать королем.
– Мой брат так добр ко мне, ваше величество!
– Ведь правда же?
– Но мне очень хочется думать, что половину своей признательности я должен перенести на вас: если совет подарить мне трон дали вы, значит, я буду этим обязан вам; хотя должен признаться, что в глубине души мне больно так грабить короля Наваррского.
– А вы, по-видимому, очень любите Анрио, сын мой?
– О да! С некоторых пор мы сошлись очень близко.
– И вы думаете, что он вас любит так же, как вы его?
– Надеюсь, ваше величество.
– Знаете, такая дружба весьма поучительна, в особенности дружба между принцами. Но дружбы придворные считаются не слишком прочными, дорогой Франсуа.
– Матушка, посудите сами: ведь мы не только друзья – мы почти братья.
Екатерина улыбнулась странной улыбкой.
– Вот так так! – сказала она. – А разве короли бывают братьями?
– Но когда мы подружились, матушка, ни он, ни я королями не были, да мы никогда и не должны были стать королями – вот почему мы полюбили друг друга.
– Да, но теперь обстоятельства сильно изменились.
– Как сильно изменились?
– Ну да, конечно! Кто может теперь сказать, что вы оба не станете королями?
По тому, как вздрогнул герцог, и по краске, бросившейся ему в лицо, Екатерина поняла, что ее удар попал ему прямо в сердце.
– Он? Анрио – король? – спросил герцог. – Какого же королевства, матушка?
– Одного из самых великолепных во всем христианском мире, сын мой.
– Что вы говорите, матушка? – побледнев, молвил герцог Алансонский.
– То, что хорошая мать должна сказать сыну, и то, о чем вы давно мечтали, Франсуа.
– Я? Я ни о чем не мечтал, ваше величество, клянусь вам! – воскликнул герцог.
– Я готова поверить вам, ибо ваш друг, ваш брат Генрих, как вы его называете, только прикидывается откровенным, а на самом деле это очень ловкий и очень хитрый господин, который умеет хранить свои тайны гораздо лучше, чем вы – ваши, Франсуа. Например, говорил ли он вам когда-нибудь, что де Муи – это его поверенный в политических делах?
Говоря это, Екатерина вонзила свой взгляд, как стилет, в душу Франсуа.
Но у него было одно достоинство или, вернее, порок – умение притворяться, и потому он не дрогнул под этим взглядом.
– Де Муи? – удивленно переспросил он, как будто впервые слышал это имя в связи с такими обстоятельствами.
– Да, гугенот де Муи де Сен-Фаль – тот самый, который чуть не убил Морвеля и который, тайно разъезжая по Франции и по столице и меняя одежду, плетет сеть интриг и собирает войско, чтобы поддержать вашего брата Генриха против вашей семьи.
С этими словами Екатерина, понятия не имевшая, что ее сын Франсуа осведомлен обо всем так же хорошо и даже лучше, чем она, встала, намереваясь величественно выйти.
Франсуа удержал ее.
– Матушка! – сказал он. – Прошу вас: одно слово! Раз уж вы соблаговолили посвятить меня в вашу политику, объясните, как же Генрих, столь малоизвестный, с такими малыми силами, сможет вести войну настолько серьезную, чтобы обеспокоить мою семью?
– Ребенок! – с улыбкой произнесла королева. – Поймите, что его поддерживают тридцать тысяч человек, а быть может, и больше; что в тот день, когда он скажет одно слово, эти тридцать тысяч человек появятся внезапно, как из-под земли, да не забудьте, что эти тридцать тысяч – гугеноты, иными словами – самые храбрые солдаты в мире. И к тому же... к тому же у него есть покровитель, с которым вы не сумели или не захотели помириться.
– Кто же это?
– Король! Король, который его любит, который его выдвигает; король, который из зависти к вашему брату, королю Польскому, и из пренебрежения к вам ищет себе преемника. И только вы, слепец вы этакий, не видите, что ищет он его не в своей семье.
– Король?.. Вы так думаете, матушка?
– Неужели вы не заметили, как нежно он любит Анрио, своего Анрио?
– Верно, матушка, верно!
– И как этот самый Анрио ему платит? Ведь он, забыв, что его шурин хотел в Варфоломеевскую ночь пристрелить его из аркебузы, теперь ползает перед ним на брюхе, как собака, которая лижет побившую ее руку.
– Да, да, – пробормотал Франсуа, – я и сам заметил, как Генрих покорен моему брату Карлу.
– Генрих умеет угодить ему во всем!
– Да еще как! Раздосадованный тем, что король вечно смеется над его невежеством по части соколиной охоты, Анрио решил заняться... Ба! Еще вчера, да, не раньше, чем вчера, – он спрашивал, нет ли у меня каких-нибудь хороших трактатов об искусстве соколиной охоты.
– Постойте, постойте, – сверкнув глазами, сказала Екатерина, словно ее внезапно осенила некая мысль, – а что вы ему ответили?
– Что поищу у себя в библиотеке.
– Отлично, – сказала Екатерина, – отлично! Нужно дать ему эту книгу.
– Да я искал, но не нашел.
– Я найду!.. Найду я, а вы дадите ее как будто от себя.
– И что же из этого выйдет?
– Алансон! Вы мне верите?
– Да, матушка.
– Вы согласны беспрекословно слушаться меня во всем, что касается Генриха, которого вы не любите, что бы вы там ни говорили?
Герцог Алансонский усмехнулся.
– А я ненавижу, – продолжала Екатерина.
– Да, я буду слушаться.
– Послезавтра приходите за книгой ко мне, я вам дам ее, а вы отнесете Генриху... ну и...
– ..и?
– ..И предоставьте Богу, Провидению или случаю довершить все остальное.
Франсуа достаточно хорошо знал свою мать, чтобы знать также и то, что не в ее обычае было возлагать на Бога, Провидение или случай заботы как о своих друзьях, так и о врагах, но он сдержался и, не прибавив ни слова, поклонился, как человек, который принимает возложенное на него поручение, и вышел.
«Что она хотела сказать? – думал молодой человек, поднимаясь по лестнице. – Ничего не понимаю! Но во всем этом мне ясно одно: она действует против нашего общего врага. Предоставим же ей свободу действий!».
А в это время Маргарита получила через Ла Моля письмо от де Муи. Так как в политике между двумя просвещенными супругами не существовало тайн, она распечатала и прочла письмо.
Письмо несомненно оказалось для нее интересным, ибо в ту же минуту, пользуясь тем, что темнота уже спускалась на луврские стены, Маргарита быстро проскользнула потайным ходом, поднялась по винтовой лестнице и, внимательно оглядевшись вокруг, быстрая, как тень, исчезла в передней короля Наваррского.
