– Да, это я, бедный мой Ла Реноди. Я здесь для того, чтобы дать тебе добрый братский совет: откажись от своей затеи, друг мой, и сложи поскорее оружие.
– Неужто это братский совет? – не без иронии спросил Ла Реноди.
– Да, господин де Ла Реноди, – вмешался Габриэль, выступая вперед, – это совет беспристрастного друга, я за это ручаюсь! Кастельно ныне утром сдался герцогу Немуру, и вы погибнете, если не последуете его примеру.
– Ба, господин де Монтгомери! Значит, и вы с этими?
– Я не с этими, но и не с вами, – грустно отозвался Габриэль. – Я – между.
– О, извините меня, граф! – воскликнул Ла Реноди, услыхав полные достоинства и благородства слова Габриэля. – Я не хотел вас оскорбить, я скорее в самом себе усомнился бы, нежели в вас.
– Тогда поверьте мне и не вступайте в бесполезную и обреченную битву. Сдавайтесь.
– Невозможно!
– Но пойми же, здесь только первый наш авангард! – разгорячился Пардальян.
– А мы? Неужели ты думаешь, что я начал дело лишь с одной кучкой храбрецов?
– Но я предупреждаю, – продолжал Пардальян, – что у тебя в рядах есть предатели.
– Они успели перебежать к вам! – возразил Ла Реноди.
– Я обещаю тебе, что выхлопочу для тебя помилование у герцога де Гиза!
– Помилование! Мне ждать помилования! Да я сам буду еще других миловать!
– Ла Реноди, Ла Реноди! Ты не заставишь меня поднять меч на тебя! Годфруа, мой старый соратник, друг моей юности!
– И все-таки будь готов к этому, Пардальян! Ты знаешь меня слишком хорошо, ты сам не допустишь мысли, что я уступлю без боя…
– Ла Реноди, – вскричал Габриэль, – поймите, до чего вы не правы!..
Но договорить он не успел.
Солдаты с обеих сторон, ничего не понимавшие в этих странных переговорах своих начальников, горели нетерпением перейти к делу.
– Что за дьявольщина! Чего они разболтались? – ворчали солдаты Пардальяна.
– Они, должно быть, думают, что мы пришли послушать их светскую беседу! – злились гугеноты.
– Ну, погоди же! – сказал один из них. – Уж я-то знаю, как покончить с их болтовней.
И как раз в тот момент, когда начал говорить Габриэль, он выстрелил из пистоли в солдат Пардальяна.
– Видишь! – вскричал Пардальян. – Первый выстрел – с твоей стороны!
– Без моего приказа! – крикнул в ответ Ла Реноди. – А впрочем, жребий брошен, тем хуже! За дело! Друзья, вперед!
– Вперед!
Загремели выстрелы.
Тем временем Габриэль, чуть отведя свою лошадь в сторону, неподвижно стоял между королевским и гугенотским отрядами. После первых же залпов ему пробили пулей султан на шлеме, лошадь под ним пала. А он, мгновенно соскочив с падающего коня, так и остался стоять на месте, словно о чем-то задумавшись среди страшной схватки.
Когда дым рассеялся, оба отряда бросились врукопашную. Габриэль и тут не двинулся, даже не прикоснулся к эфесу своей шпаги и только мрачно смотрел, как яростными ударами осыпают друг друга противники.
Наконец протестанты дрогнули – их было меньше числом, да и дисциплина у них была слабее.
Ла Реноди, оказавшись в гуще боя, неожиданно столкнулся с Пардальяном.
– Ко мне! – крикнул он ему. – Дай мне умереть от твоей руки!
– О, кто из нас великодушней, тот и убьет другого! – прозвучал ответ Пардальяна.
И они ринулись друг на друга. Ла Реноди кружился вокруг Пардальяна, а тот, стоя в седле, неустанно отражал и наносил удары. Наконец шпага Ла Реноди вонзилась в грудь Пардальяна, и тот свалился.
Но крик испустил не Пардальян, нет, это закричал Ла Реноди.
По счастью, он так и не убедился в своей печальной победе, ибо Монтиньи, паж Пардальяна, пищальным выстрелом вышиб его из седла. Однако смертельно раненный Ла Реноди успел еще расквитаться со смертью и, обернувшись назад, пронзил шпагой стрелявшего в него пажа. И тогда вокруг этих трех безжизненных тел закипело неистовое побоище. Но гугеноты держались уже не так стойко и вскоре после гибели своего начальника были окончательно разбиты. Большая часть их погибла, иных взяли в плен, другие обратились в бегство.
Эта битва, свирепая и кровопролитная, длилась не больше десяти минут. Вскоре королевская конница двинулась обратно в Амбуаз; тела Пардальяна и Ла Реноди взвалили на одну лошадь, чтобы доставить их вместе.
Габриэль так и не получил ни единой царапины, и скорее всего потому, что обе стороны его берегли; со скорбью смотрел он на эти два тела, в которых совсем недавно бились самые благородные сердца на свете.
«Кто из двух был храбрее? – спрашивал он сам себя. – Кто из них больше любил другого? По ком из них плачет родная страна?»
XXVII. Как делалась политика в шестнадцатом веке
Не надо думать, что после сдачи Нуазэ и стычки в лесу Шато-Реньо все кончилось. Большинство нантских заговорщиков, даже не подозревая о двух неудачах своей партии, продолжало двигаться к Амбуазу. Но, как известно, их там ждали.
Юный король не ложился спать. В возбуждении и беспокойстве он нервными шагами мерил большой необставленный зал, который ему отвели под спальню.
Мария Стюарт, герцог де Гиз и кардинал Лотарингский тоже не спали и ждали, как развернутся события.
– Какая бесконечная ночь! – вздыхал Франциск II. – У меня просто голова раскалывается, снова стреляет в ухе! Что за ночь!
– Бедный, милый мой государь, – неясно уговаривала его Мария, – не волнуйтесь вы так, умоляю вас!.. Отдохните хоть несколько минут, ну, пожалуйста!
– Разве могу я отдыхать, разве могу я быть спокоен, когда мой народ бунтует и идет с оружием на меня!
Мария ничего не ответила и только залилась слезами.
– Вашему величеству не следовало бы так близко принимать это к сердцу, – заметил герцог де Гиз. – Как я уже имел честь доложить, все меры приняты и победа обеспечена.
– Разве мы плохо начали? – добавил кардинал Лотарингский. – Кастельно в плену, Ла Реноди убит. Ведь это счастливое начало для исхода нашего дела!
– Действительно, счастливое начало! – с горечью произнес Франциск.
Кардинал продолжал:
– Завтра все будет кончено, остальные вожди мятежников будут в нашей власти, и мы сможем одним жестоким уроком устрашить всех их последователей. Да, государь, так надо, – возразил он на протестующий жест короля. – Торжественный Акт веры, или аутодафе,
[66]
как это называется в Испании, – вот чего требуют оскорбленная религия и поколебленный трон. Для начала должен умереть Кастельно. Герцог Немур от своего имени обещал, что его помилуют, но нас сие не касается, мы-то ему ничего не обещали. Ла Реноди, увы, удалось избежать казни, но я уже приказал выставить поутру его голову на мосту в Амбуазе, а внизу подпись: «Вожак бунтовщиков».
