С упорством крота бывший чекист перепахивал ведомственные архивы руками подкупленных должностных лиц. Для него не существовало запретов и грифов «Совершенно секретно». Деньги Бодровского открывали любые хранилища, папки, сейфы, компьютерные файлы. Педантично записывая расходы на взятки, отставной гэбист складывал добытый материал, ксерокопированные листы, помечая цену каждого.
Последнюю ночь перед назначенным сроком он не спал. Сгорбившись над письменным столом, пенсионер невидимого фронта просеивал сквозь аналитическое сито мозгов накопленные данные, пытаясь отбросить несущественное и выделить главное.
Едва забрезжило утро, во двор дома выплыла заспанная дворничиха с разлохмаченной метлой. Шаркнув разок своим разваливающимся инструментом возле бордюра, она взглянула на горевший в окошке свет и скорбно вздохнула, обращаясь к вертевшейся рядом пегой дворняге:
– Глянь, Баксик! Мается мужик из сто восьмой. Ноченьку глаз не смыкал!
Сердобольная дворничиха попала не в бровь, а в глаз.
Краткая справка оказалась слишком тесной для биографии объекта, а литературным талантом отставник не обладал. Потратив впустую ночь, он не нашел ничего лучшего, чем соорудить сборную солянку из послужного списка офицера элитной части спецназа, материалов уголовного дела, судебного приговора. Скомпоновав документы в хронологическом порядке, он рухнул на тахту вздремнуть.
В назначенный срок, пунктуально до минуты щель факсимильного аппарата, находящегося в помещении «Банко Амброзиано», начала изрыгать бумажную ленту, зазмеившуюся по полу.
Приехавший загодя Бодровский, уже истомившийся ожиданием, опустился на колено и подобрал начало ленты. Шевеля губами, он прочитал:
– …Рогожин Дмитрий, командир отдельного отряда спецназначения, был представлен к правительственной награде за мужество, проявленное при выполнении задания на территории Российской Федерации…
Платон Петрович бегло просматривал копии документов, скручивая ленту в рулон. Внушительный свиток, содержащий жизнеописание Святого и изложенный казенным языком рапортов, справок, протоколов, состряпанных канцелярскими крысами, был для Бодровского самым занимательным чтивом на свете.
Вернувшись на яхту, он заперся в каюте, отдав распоряжение не тревожить его. С усердием студента перед экзаменационной сессией магнат разбирал смазанные кое-где строчки, нечетко выведенные самописцами перегревшегося аппарата.
– Идеальная кандидатура… Чистильщик! – бормотал Бодровский, перечитывая отдельные фрагменты досье.
Холодный безжалостный блеск вернулся в его глаза. Подойдя к вмонтированному в стену каюты зеркалу, Платон Петрович потер переносицу и улыбнулся своему отражению.
– Поздравляю! Ты нашел чистильщика… Не торопись, не лезь напролом! Святой, то бишь Дмитрий Рогожин, крепкий орешек, но от меня ему не уйти.
В этот момент лицо магната озарилось блаженством, каким-то паучьим наслаждением, уверенностью, что жертва прочно запуталась в клейких сетях искусно расставленной сети.
Воткнув свиток в серебряное ведерко, стоявшее на столике, Платон Петрович достал зажигалку и поднес пляшущий язычок к бумаге. Пламя взметнулось вверх, пожирая свиток, потом обессиленно упало, оставляя после себя сизый пепел.
Вошедший на щелчок пальцев хозяина телохранитель вынес пепел в туалетную комнату и вытряхнул его из ведерка в раковину унитаза. Посозерцав круговорот воды, он облегчил мочевой пузырь, смывая налипшие на фаянс сизые хлопья.
Адриатические каникулы господ Бодровских подходили к концу. И у миллионеров отпуск небезразмерен. Дела требовали присутствия в России.
Украшенная иллюминацией яхта принимала гостей. Платон Петрович с супругой давали прощальный ужин. Приглашенных было немного, только избранные персоны: партнеры по бизнесу, оказавшиеся в этих краях, управляющий филиалом «Банко Амброзиано», ошарашенный милостью русского миллионера, Дэвид Стерлинг и Святой.
Официанты в смокингах, из-за льющегося пота и набриолиненных волос похожие на королевских пингвинов с растаявшего айсберга, обносили гостей шампанским. Банковский управляющий, человек чуть выше среднего достатка, налегал на икру, проглатывая бутерброд за бутербродом. Дамы в вечерних туалетах беззаботно щебетали, подставляя теплому ветру оголенные плечи и спины.
– Слава богу, отчаливают! – меланхолично произнес Святой.
Они с Дэвидом Стерлингом держались особняком, чувствуя себя на столь шикарном приеме не в своей тарелке. Святого к тому же агрессивно атаковала сексапильная дама, молодая жена итальянского лесопромышленника и владельца судостроительной верфи. Ее бюст, как два речных бакена, выпадал из декольте при каждом томном вздохе, адресованном Святому.
– Господин Бодровский озолотил побережье нашего залива, – прозвучал голос англичанина.
– …и вогнал в нищету тысячи людей на моей Родине, – буркнул Святой.
– Что ж, Бог неровно делит. Хотя к России он особенно несправедлив, – нашел на кого свалить дипломатичный старик.
Ему, как, впрочем, и Святому, жаловаться было грешно. Бодровский не глядя подмахнул чеки и за аренду виллы, и за внеплановые услуги.
Официант подал шампанское. Сухой, словно птичья лапка, ладонью англичанин подцепил бокал. Руки Святого остались в карманах брюк.
– Дмитрий, почему не берешь? – спросил Стерлинг.
– Не люблю пузырьков. В носу щекочут! – рассмеялся Святой.
Приглашенная капелла наигрывала мелодичные серенады. Столы наполнялись новыми блюдами, меняющимися, как картинки в калейдоскопе.
Святой вспомнил лишенные растительности горы, банки консервов из сухпая, насквозь промерзшие до бетонной твердости. Таблетки сухого спирта из горного пайка украли еще на складе, а развести костер было нельзя. Боевики волчьей стаей кружили по ущельям. Зазубренной частью штык-ножа его бойцы отпиливали кусочки ледяной массы и сосали, положив под язык, растягивая удовольствие. После привала группа начала восхождение на проклятый перевал… Перевал, где захлопнулись железные клещи засады, предупрежденной о рейде спецназовцев. Святой до гробовой доски не забудет, как из располосованных свинцом внутренностей корчившегося на каменистой тропе младшего сержанта вываливались осклизлые комочки непереваренной, подтаявшей перловой каши с мясом.
Стиснув до боли зубы, Святой отвернулся от жующей, смачно причмокивающей, пьющей публики, фланирующей по палубе под звуки чарующей музыки.
– Что с вами, Дмитрий? Вам нездоровится? – деликатно спросил англичанин, возвращая официанту недопитый бокал.
– Нет. Ничего. Меня подташнивает от гостей господина Бодровского, да и от него самого тоже. Я выгляжу белой вороной среди этих миллионеров, снобов, финансовых воротил. Обжираться икрой, как синьор управляющий, невзирая на окружающих, я не могу. – Святой украдкой сплюнул за борт.
– Жизнь подобна зрительному залу, в ней часто весьма дурные люди занимают наилучшие места. Пятьсот лет до нашей эры эту особенность подметил Пифагор, великий математик и философ. За две с половиной тысячи лет почти ничего не изменилось, но, может, на небесах места распределяются по-другому? – Старый вояка, приученный ко всему относиться с иронией, зашелся тихим, дребезжащим смешком, внезапно переводя смех в зевок.
