Кажется, этот кобель к ней клеится, сообразил с
неудовольствием Воронцов.
— Какой смех, какой голос! Вы танцуете? — вдруг
спросил Тришкевич.
— Танцую вообще-то, но ведь музыки нет.
— А если я организую музыку, обещаете мне первый танец?
— Конечно!
— Если хватит рук обхватить ее за талию, — с
невинным видом проговорила Лира.
— Слушай, ты, доносчица, собачья извозчица! —
вскинулась Элла. — Я не посмотрю, что ты знаменитость, дам в нос — и вся
твоя ринопластика развалится к чертям!
— Элла! — испуганно схватил ее за руку Воронцов.
Но тут вдруг раздались громкие звуки музыки, и не
какой-нибудь, а самой любимой, Ава Нагила!
Элла с детства обожала эту мелодию, и даже пыталась играть
ее на скрипке, несмотря на протесты бабушки Антонины Сократовны. Кто-то уже
пустился в пляс, а к ней с довольной миной спешил Тришкевич:
— Годится?
— Еще как!
Что это был за танец! Она забыла обо всем, она была сейчас
легкой как пушинка, казалось, она едва касается пола и половинка еврейской
крови радостно, восторженно вскипает в жилах. Не было ничего, только она,
музыка и сверкающие сумасшедшим весельем, влюбленные глаза Тришкевича.
В ней просыпалась такая радость жизни, какой она еще никогда
не испытывала, и ей не было дела ни до Воронцова, ни до Зои Звонаревой, вообще
ни до кого. Она любила жизнь и впервые любила себя в этой жизни. Сколько длится
танец? Всего лишь несколько минут. И когда в конце Тришкевич схватил ее и сочно
поцеловал в губы — от полноты чувств, раздался гром аплодисментов. Элла
засмеялась и чуть не упала, у нее закружилась голова, но Тришкевич поддержал ее
и шепнул на ухо:
— Браво, это был лучший танец в моей жизни!
Он подвел ее к остолбеневшему Воронцову и не менее
остолбеневшему Махотину, — Ну, Элка, ты дала жару! — засмеялся
Махотин. — В этом было даже что-то первобытное… Невероятно!
— Кстати, меня зовут Вася, — успел еще шепнуть
Тришкевич, хотя вся страна, и в том числе Элла, знала его имя.
— А я вспомнил «Анну на шее», — пробормотал
Воронцов.
— Да, Элка, ты классно трясла окороками, — ядовито
заметила Зоя Звонарева.
Элла расхохоталась легко, от души, и даже не взглянула на
нее.
— Нельзя так откровенно завидовать, мадам, —
заметил насмешливо Тришкевич, — вспомните классика и учитесь властвовать
собой!
Ах, как он мне нравится, подумала Элла. Прелесть, а не
мужик.
Внезапно Воронцов властно взял ее под руку и отвел в
сторонку.
— Что такое, Митя?
— Выходи за меня замуж! Завтра же!
— Что?
— Выходи за меня замуж!
Она глянула на него немного пьяными счастливыми глазами:
— Нет, Митя! Мне еще неохота на насест!
