— Элка, привет! — хлопнул ее по плечу
Пузайцер. — Рад тебя видеть! Цветешь, подруга!
— Аркаша, ты ездил в Одессу? Как там?
— Ты ведь давно там не была, да?
— Очень.
— И не езди, если родни не осталось. Одесса уже не та…
Или я отвык, Москва ведь засасывает… Провинция наша с тобой Одесса-мама. Бедная
провинция.
Хотя там строят кое-что, пооткрывали шикарные рестораны,
но.., все эти новые штучки как-то плохо вписываются, что ли… И все равно она
красавица…
Только сильно постаревшая и скрывающая под дешевой
косметикой свою старость и нищету…
— Аркаша, да ты поэт! — воскликнула Элла.
— Нет, я просто одессит! Хочешь, познакомлю с шикарным
мужиком?
— Хочу!
— О, он как будто нас услышал, движется в нашу сторону!
Привет, Дмитрий Михайлович!
К ним подошел Воронцов. Таким его Элла еще не видела — в
элегантном темно-сером костюме, в голубой рубашке с галстуком, тщательно
выбритый, с улыбкой в тридцать два ослепительных зуба.
Ненавижу! Ненавижу!
— Привет, Эллочка!
— Вы знакомы? — удивился Пузайцер и тут же исчез.
— Привет! — спокойно ответила Элла. — Ты
сегодня такой элегантный!
— А ты какая-то совсем другая.., очень красивая и..,
просветленная. Рад видеть! Как дела?
— Нормально. А у тебя?
— Тоже вроде все нормально.
Какая дикость, мы разговариваем так, словно не было ничего…
Так ведь и вправду ничего не было! Ничего, о чем стоило бы помнить. Ненавижу!
— Ты на меня сердишься? — каким-то интимным
голосом спросил Воронцов.
— Да нет, что ты…
— Все еще живешь на даче?
Значит, он ни разу даже туда не сунулся? Ненавижу!
— Да нет, у меня ремонт кончился, я уже дома живу.
— Пойдем выпьем чего-нибудь, съедим, а?
И, не дожидаясь ответа, он взял ее под руку и почти силой
повел к буфету От его прикосновений ее бросило в дрожь, да и он, как ей
показалось, вздрогнул.
— Что будешь пить?
— Чуть-чуть шампанского!
— А есть?
— Ничего!
Он посмотрел на нее с интересом:
— С чего это вдруг?
— Не хочется, и все.
— Мне надо многое объяснить, наверное. Давай поговорим.
— О чем?
— О нас.
— Не стоит. А кстати,: что это за девица у тебя живет?
Я позвонила как-то…
— Девица? — искренне удивился он. — Боже, это
не девица, а моя родная тетка из Питера, а я сейчас живу у мамы.
Было понятно, что он не врет.
— У твоей тетки очень молодой голос.
— О да. А ты ревнуешь, что ли?
— Нет, но все-таки… Мне было неприятно. Недолго.
— Пойдем куда-нибудь отсюда.
— Никуда я не пойду, я только пришла. И мне тут
нравится!
— Боже, какие люди! — Раскинув приветственно руки,
к ним направлялся Махотин. Он был уже подшофе. От его присутствия Элле
почему-то стало спокойнее. — Моя красавица! Умница! Митяй, какая женщина!
От ее голоса на радио дохнут толпы мужиков! Вы хотя бы в курсе, Элла? А новоселье
когда будем справлять? Любаша говорила, что уже скоро!
— Как только все будет готово — милости прошу!
— На форшмак? — облизнулся Махотин. — Митяй,
тебя форшмаком уже кормили?
— Нет, меня кормят бутербродами и яичницей, но я
неприхотлив.
— Элла, вы не хотите проложить путь к его сердцу через
желудок? — пьяно захихикал Вячеслав Алексеевич.
— Нет, мне его сердце ни к чему! — ляпнула Элла и
тут же испугалась, что это прозвучало двусмысленно.
Воронцов побагровел. Что она возомнила о себе, эта баба? Но
до чего соблазнительна.., и опасна, ох как опасна…
— Кого я вижу? Невероятно! Сколько лет, сколько
зим! — раздалось вдруг знакомое щебетание. — Якушева, это ты? Глазам
не верю, Элка!
Сколько ж мы не виделись! А что ты тут делаешь?
Здравствуй, Димочка! Слава, как дела у Любаши?
— Нормально, благодарю. — Вид у него был такой,
словно он откусил дольку лимона.
— Элка, с ума сойти! Ты почти не изменилась.
То есть, конечно, постарела, как все мы, а в остальном все
такая же…
— Зато ты неузнаваемо изменилась, особенно нос!
Писательница позеленела. Воронцов фыркнул и опрокинул рюмку
коньяка. Сразу потянулся за второй.
— Так что ты тут делаешь, Элка? — как ни в чем не
бывало продолжала Лира. — С кем пришла?
— Ни с кем, сама по себе.
— Но в качестве кого?
— Как? — вскричал Махотин. — Ты не смотришь
Эллино шоу?
— У Эллы есть свое шоу? — не поверила
писательница.
— Представь себе!
— На вашем канале, Слава?
— Разумеется! Это моя гордость! Я разглядел в ней
телезвезду!
— Шутишь?
— Нисколько. «Рецепты моей бабушки»! Прелесть что
такое!
— А, так это кулинарное шоу? — словно бы с
облегчением протянула Зоя Звонарева. — Ты, Элка, как была кухаркой, так и
осталась! А я-то думала…
— А ты как была паскудой, так и осталась.
— Девочки, не ссорьтесь! — добродушно воскликнул
Махотин.
Но тут к ним с бокалом шампанского подошел Тришкевич,
сверкая веселыми черными глазами.
— Господа, давайте выпьем за наш канал! Мы продержались
семь лет, а в наше время это совсем неплохо! Дай нам Бог еще как минимум столько
же!
Махотин хотел что-то возразить, но Тришкевич его опередил:
— Алексеич, тихо! Это я из суеверия. Когда желают
долголетия, лучше быть реалистами. А то моей бабушке на восьмидесятипятилетие
пожелали прожить еще столько же. А она в ответ сказала: не дай Бог!
Мадам, — обратился он к Элле, — я давно мечтаю познакомиться с вами.
Вы одесситка?
— Да!
— С Молдаванки?
— Нет, — засмеялась Элла.
— Тогда с Большого Фонтана? Или с Пересыпи?
— Нет, не угадали!
— А больше я про Одессу ничего не знаю, увы, не доводилось
бывать, но читал Бабеля, Катаева и других.
— И пели «Шаланды полные кефали…», да? —
засмеялась Элла:
