— Прекрасно! К которому часу мне приехать?
Лучше бы с утра, у меня завтра днем съемка! — соврала
она.
— Как вам будет угодно, — пробормотал Серов,
ожидавший чего угодно, только не этого.
— Прекрасно! Я приеду к десяти! Надеюсь, моя преемница
не заставит себя ждать?
И она вышла из кабинета. С милой улыбкой кивнула Леле,
которая даже не удосужилась ответить, направилась в комнату, где просидела
много лет.
— Привет, девушки! Что вы так на меня смотрите? Мне
надо только взять кое-что из стола. Завтра заберу остальное! Счастливо
оставаться.
— Элла, вы уходите? — с трудом выдавила из себя
Мария Игоревна.
— Да, наши желания с шефом совпали, и это прекрасно!
Что может быть хуже несовпадения желаний во всех областях жизни? И как я
понимаю, желание шефа совпадает еще и с желанием коллектива? Это совсем хорошо!
До завтра, коллеги!
И она вышла с гордо поднятой головой. Но когда ее уже нельзя
было увидеть из окна, Элла не сдержала слез. Она столько лет работала с этими
людьми, и ей казалось, что они хорошо к ней относятся. Неужели полчаса на
экране могут разом разрушить человеческие отношения? И ведь это только начало,
а потери уже ощутимые… Ну ладно бы бабы, а Серов? Неужто ему не стыдно?
Чего я, дура, плачу? Не стоят они моих слез, если так злобно
завистливы. Ну ладно, завтра я им еще устрою сеанс черной зависти!
* * *
Утром Элла навела немыслимую красоту, как ее учила Машка,
надела норковую шубу, надушилась и вызвала такси. Ехать в метро в такой шубе
казалось ей кощунством. Когда она вошла в офис, у всех отвисла челюсть.
Норковые шубы в Москве не редкость, но качество этой шубы, а следовательно, и
ее цена, сразу бросались в глаза. Не хотела я вас дразнить, подумала Элла, но
вы сами напросились.
Дела она передавала молодой — лет двадцати пяти — девушке,
которая явно мало разбиралась в авторском праве. Но она по крайней мере не
исходила завистью, а была чрезвычайно озабочена предстоящей работой. И на том
спасибо. Обиднее всего, что Мария Игоревна была заодно со всеми.
Элле казалось, что они все-таки дружат… Ну да ладно. Собрав
вещи, она зашла к Серову, который, пряча глаза, выдал ей конверт с деньгами.
Она вскрыла его и пересчитала деньги у него на глазах.
— Не думаете же вы, что я вас обсчитал! — не
выдержал он.
— Мало ли чего я раньше не думала! Все в порядке,
Валерий Яковлевич. Всего наилучшего!
— Элла Борисовна.., вы.., это.., не поминайте лихом!
— Да боже меня сохрани. Зачем? Я просто забуду вас как
дурной сон.
И с этими словами она навсегда покинула литературное
агентство «Персефона».
А днем она поехала на радио. Студия располагалась тоже на
Королева, 19. Маленькое, тесное помещение, где было лишь три комнаты и
постоянно толокся народ. Суета была, пожалуй, еще почище чем в телестудии, но
Элле там понравилось.
Елизавета Петровна познакомила ее со всеми. Элла подписала
договор, заполнила анкеты, какие-то карточки и вышла с постоянным пропуском
сотрудника радиостанции. Надо позвонить Машке и позвать ее в ресторан —
отметить такие важные события. В вестибюле она столкнулась с Пузайцером.
— Аркаша! Привет! — Она окинула его удивленным
взглядом. Интересно, что в нем так привлекло Машку? Она не могла понять.
— Элла, привет, ты что тут делаешь?
Она молча протянула ему пропуск.
— Сила! А что я говорил? Замуж пока не собираешься?
Нет? И правильно! Кстати, наши все считают, что твое шоу хорошо пойдет. Думаю,
в начале марта будем снимать дальше… Слушай, а как там твоя подруга поживает?
— Машка? Вот хочу с ней сегодня встретиться.
— Привет ей от меня!
— Спасибо, передам!
— Ну а как вообще дела?
— Меня с работы выгнали! — не без удовольствия
сообщила Элла.
— За что? — воскликнул Пузайцер.
— А вот за наше шоу и выгнали.
— Да ладно, не гони пургу!
— Честное пионерское!
— Обзавидовались, что ли?
— Именно! Да как поспешили! Шоу в субботу, а в
понедельник — позвольте вам выйти вон.
— А чего ты веселишься?
— Плакать мне, что ли?
— Тоже верно, ты у нас не пропадешь! Они еще будут тебя
умолять вернуться, козлы.
— В основном козы.
— Между прочим, моя жена собирается на Новый год печь
твой кекс! И ты ей жутко понравилась. Вот, говорит, наконец нашли бабу без
затей.
Так она выразилась. А она, чтоб ты знала, больше всего на
свете ненавидит затеи. Ей главное, чтобы было всем понятно. Это, считай, глас
народа. Ну все, лапка, я утек! Машке привет не забудь передать.
Интересно, он влюбился в Машку или просто благодарен ей за
необременительный секс? Я вот тоже благодарна Воронцову за необременительный
секс. Ей очень понравилось это выражение.
А любовь — штука весьма обременительная. Вон, Елизавета
Петровна храбрится, хорохорится, а сама мучается, страдает. Это и козе понятно.
Она вытащила из сумки мобильник:
— Алло, Машуня, тебе привет от Пузайцера! Два раза
передавал! А у меня куча новостей. Предлагаю где-нибудь пообедать. Вернее,
поужинать.
— Заманчиво, но я не могу пить теперь, ты же понимаешь.
— А переживешь, если я выпью бокальчик вина?
— Без проблем. Ты где сейчас?
— В Останкине.
— Ты что там делаешь?
— Расскажу при встрече.
— Ладно, можешь заехать за мной в салон?
Я попробую освободиться пораньше.
— Договорились.
Когда Элла выложила подруге все события последних дней,
Машкины глаза опять налились слезами сочувствия.
— Какие же люди сволочи! Подумать только!
Нет бы порадоваться за коллегу! Ну хоть бы притворились…
— Да, уж очень все откровенно! Могли бы как-то
исподволь, постепенно сживать меня со свету…
Да фиг с ними, Машка, мне же лучше! В конце концов, если
понадобится, найду я себе другую работу, а пока не пропаду!
— Нет, Элка, ты должна подкопить деньжат и через годик
открыть свое литературное агентство, конкурирующее! Я тебя уверяю, клиентура
будет! Да мне Люба Махотина говорила, что Вячеслав Алексеевич тебе страшно
благодарен. А кстати, ты пригласи Любу к себе в агентство. Насколько я понимаю,
она дохнет с тоски и с радостью к тебе пойдет!
— Но она в авторском праве ни бельмеса не знает.
